К ВЕШНЕМУ СОЛНЦУ, УМОЛЯЯ О ТЕПЛЕ Не к Янусу Двуликому, а к Фебу я обращаюсь с искренней мольбою: вступая в знак Овна, вздымаясь к славе, о Солнце, ты субстанция живая, ты оживляешь заспанных, ленивых, величишь всех и всех зовешь на праздник! Ах, если б моему предстало взору возлюбленное божество рассвета! Тебя я чту всех остальных ревнивей, так почему дрожу в промерзлой яме? Ах, выбраться б на волю, чтоб увидеть, как гонишь ты из темных корней стрелы нежнейшей зелени, как силы будишь, дремавшие под грубою корою, и разбухают на деревьях почки, в листву живую перевоплощаясь. И тает лед, и вешних вод ручьистость весельем новым землю орошает. Сурки и барсуки от зимней спячки проснулись. В почве пробудились черви. И весь угрюмый мир ползучих гадов в многоразличьях мелюзги незримой! А птицы, что в ирландской мгле озябли, спустя полгода расправляют крылья. Все это ты своей святого силой творишь. Внемли, я твой поклонник пылкий! Мне верить хочется: еще до пасхи живым я выйду из могильной ямы! Взгляни: и ветвь масличная сухая весной ростки зеленые пустила! Я жив, не мертв, — подобен вешней ветви,— пусть погребен я заживо, пусть скован! Нет жизни, нет в тебе и смысла, хуже ты мухи — про тебя не раз писали; неблагодарный бунт клеймил и ересь, им за тебя я мстил, и вот — в оковах. К тебе льнут недруги мои на воле,— к теплу и к свету. Им живется краше. Но я и в этом склепе не угасну, когда со мной твой светоносный титул! Ты — храм живой, ты образ благородства, великолепье истинного Бога! Тобой Природа рождена и звезды, всего Творенья жизнь, душа и чувства. И под твоей широкошумной сенью процвел первейший философский разум. Ты согреваешь ангельские души во храминах величья и отрады. Вокруг меня (едва ли по заслугам!) твоя пусть воцарится осиянность! О, попроси, чтоб Высший Разум милость мне даровал и спас от злобы Рока! Христа молите, ангельские души, да светом озарит меня во мраке! О, Всемогущий Боже, обвиняю служителей безбожных, что лишили меня всего, что ты ниспосылаешь не по заслугам людям, все озаряющий своим величьем, неизреченной милостью твоею. Господь, влекущий горние светила, метни во мглу мою хоть проблеск света! ГАБРИЭЛЕ КЬЯБРЕРА
ШУТЛИВЫЕ КАНЦОНЕТТЫ СИРЕНА Там, где волны плещут пеной, Я бродил под гнетом горя. Вдруг заслышалась из моря Песня, петая сиреной: — С горем, смертный, нету сладу? Неразумный! Жизнь — что птица: Миг — и прочь на крыльях мчится. Лишь любовь дарит усладу Жизни горькой, жизни бренной. Дабы нечто осветило Мрак людских предрассуждений, Купидон, ваш добрый гений, Путеводное светило Красоты зажег нетленной. Смех ли уст услышишь милых Иль поймаешь взгляд влюбленный,— И, желаньем окрыленный, Чувствуешь, как бьется в жилах Ток амврозии блаженной. Не стремись к иной отраде, Утешайся стройным станом, Щек цветением румяным И в сетях кудрявых прядей Дай душе остаться пленной! Тут сирена с пеньем нежным Погрузилась в море снова, Ветеркам доверив слово, Я же на песке прибрежном Начертал его смиренно. СМЕХ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ Розы алы, словно пламя, Над шипами,— Но Амур взрастил другие, Дав блюсти чете румяной Под охраной Зубы — перлы дорогие. Вы, что краше всех на свете, Мне ответьте: Почему, едва потонет Взор влюбленного в пучине Взора синей, Вас улыбка тотчас тронет? С тем ли, чтоб меня опала Не терзала, Бренной жизни не губила, Иль затем, что вам по нраву И в забаву, Коль близка моя могила? Тут жестокость ли причиной, Иль кручиной Одолел я нрав надменный, Вас я славлю непрестанно, Неустанно,— Вы ж смеетесь неизменно. Если по траве росистой Струйкой чистой Ручеек, сверкая, вьется, Если тихий ветер реет, Луг пестреет,— Говорят: земля смеется. Если в полдень зыбь искрится, Серебрится В пенном кружевном уборе, По волнам Зефир играет И ныряет,— Говорят: смеется море. Коль Заря встает под алым Покрывалом Предвозвестницею Феба И, влекомая Зефиром, Мчит над миром,— Говорят: смеется небо. Пусть смеется в миг блаженный Всей вселенной Голубой простор бездонный, Пусть смеются неба своды, Земли, воды,— Все затмит улыбка донны. |
