Три сонета Вопрос Меня пленяет все: и свет, и тени, И тучи мрак, и красота цветка, Упорный труд, и нега тихой лени, И бурный гром, и шепот ручейка. И быстрый бег обманчивых мгновений, И цепь событий, длящихся века; Во всем следы таинственных велений, Во всем видна Создателя рука. Лишь одного постичь мой ум не может: — Зачем Господь в борьбе нам не поможет, Не снимет с нас тернового венца? Зачем Он создал смерть, болезнь, страданье, Зачем Он дал нам жгучее желанье — Грешить, роптать, и проклинать Творца? Отклик Кто там вздыхает в недрах темной бездны? Чьи слезы льются скорбно по лицу? Кто шлет свой крик бессильный в мир надзвездный, Взывая святотатственно к Творцу? Богохуленья ропот бесполезный, Слова упрека, от детей к отцу. Поймет ли человек закон железный: — Без вечных мук пришел бы мир к концу. Ужели маловерным непонятно, Что правда – только в образе Христа? Его слова звучат светло и внятно. «Я – жизни смысл, печаль и красота... К блаженству Я пришел стезей мученья... Смерть победил Я светом отреченья...» Библия В тиши полуразрушенной гробницы Нам истина является на миг. Передо мной заветные страницы, То Библия, святая книга книг. Людьми забытый, сладостный родник, Текущий близ покинутой станицы. В раздумьи вкруг него, склонив свой лик, Былых веков столпились вереницы. Я вижу узел жизни – строгий долг — В суровом Пятикнижьи Моисея; У Соломона, эллина-еврея, Любовь и жизнь одеты в яркий шелк, Но Иов жизнь клянет, клянет, бледнея, И этот стон доныне не умолк. «О, только бы знать, что могу я молиться...» О, только бы знать, что могу я молиться, Что можно молиться, кому я молюсь! О, только бы в мыслях, в желаниях слиться С тем чистым, к чему я так жадно стремлюсь! И что мне лишенья, и что мне страданья, И что мне рыдающих струн трепетанья, — Пусть буду я ждать и томиться года, Безумствовать, падать во тьме испытанья, — Но только бы верить всегда, Но только бы видеть из бездны преступной, Что там, надо мной, в высоте недоступной, Горит – и не меркнет Звезда! «Свеча горит и меркнет и вновь горит сильней...» Свеча горит и меркнет и вновь горит сильней, Но меркнет безвозвратно сиянье юных дней, Гори же, разгорайся, пока еще ты юн, Сильней, полней касайся сердечных звонких струн. Чтоб было что припомнить на склоне трудных лет, Чтоб старости холодной светил нетленный свет — Мечтаний благородных, порывов молодых, Безумных, но прекрасных, безумных – и святых. Надгробные цветы Среди могил неясный шепот, Неясный шепот ветерка. Печальный вздох, тоскливый ропот, Тоскливый ропот ивняка. Среди могил блуждают тени Усопших дедов и отцов, И на церковные ступени Восходят тени мертвецов. И в дверь церковную стучатся, Они стучатся до зари, Пока вдали не загорятся На небе бледном янтари. Тогда, поняв, что жизнь минутна, Что безуспешна их борьба, Рыдая горестно и смутно, Они идут в свои гроба. Вот почему под утро блещут Цветы над темною плитой: В них слезы горькие трепещут О жизни-жизни прожитой. Из-под северного неба Из-под северного неба я ушел на светлый Юг, Где звучнее поцелуи, где пышней цветущий луг. Я хотел забыть о смерти, я хотел убить печаль, И умчался беззаботно в неизведанную даль. Отчего же здесь на Юге мне мерещится метель, Снятся снежные сугробы, тусклый месяц, сосны, ель? Отчего же здесь на Юге, где широк мечты полет, Мне так хочется увидеть воды, убранные в лед? Да, не понял я, не понял, что с тоскливою душой Не должны мы вдаль стремиться, в край волшебный и чужой! Да, не понял я, не понял, что родимая печаль Лучше, выше, и волшебней, чем чужбины ширь и даль! Полным слез, туманным взором я вокруг себя гляжу, С обольстительного Юга вновь на Север ухожу. И как узник, полюбивший долголетний мрак тюрьмы, Я от Солнца удаляюсь, возвращаясь в царство тьмы. |
