Крик Мой крик был бы светлым и юным, — Не встретив ответа, он сделался злым. И предал я дух свой перунам, Я ударил по звонким рыдающим струнам, И развеялась радость, как дым. Я был бы красивым, Но я встретил лишь маски тьмы тем оскорбительных лиц. И ум мой, как ветер бегущий по нивам, Стал мнущим и рвущим, стал гневным, ворчливым, Забыл щебетания птиц. Над Морем я плачу, Над холодной и вольной пустыней морей. О, люди, вы – трупы, вы – звери, в придачу, Я дни меж солеными брызгами трачу, Но жить я не буду в удушьи людей. Полночный час Полночный час. Ведовски-страшный час. День схоронен. И вновь родится сложность. Разъять восторг и пытку – невозможность. Из вышних бездн глядит бездонность глаз. Как жутко мне. Вот глуше все и тише. И веянье я слышу в тишине. Так бархатно. Как будто льнет ко мне Беззвучное крыло летучей мыши. Круги Круговидные светила — Без конца и без начала. Что в них будет, то в них было, Что в них нежность, станет жало. Что в них ласка, есть отрава, А из мрака, а из яда Возникает чудо-слава, Блеск заманчивый для взгляда. Из вулканов, из обрывов, Рудников и разрушенья — Роскошь ярких переливов, Драгоценные каменья. Из кошмарности рождений, С свитой грязи, крови, криков — Светлый гений песнопений, Сонмы стройных женских ликов. А из жизни вновь могила, И горят, лазурно, ало, Круговидные светила, Без конца и без начала. Индийский тотем Индийский тотем – жуткий знак, Резная сложная колонна. Из зверя – зверь. Кто друг, кто враг, Не разберешь. Здесь все – уклонно. Друг друга держат все во рту, Убийца – каждый, и убитый. Грызя, рождают красоту, Глядят бесовски-волчьей свитой. Уста, и пасти, и глаза, Зверинокрылость, чудо-рыба. В цветных зрачках горит гроза, Жизнь в жизни – в змейностях изгиба. И древо жизни мировой Растет в чудовищной прикрасе, Являясь мной, чтоб стать тобой, Пьяня и множа ипостаси. Святой Георгий Святой Георгий, убив Дракона, Взглянул печально вокруг себя. Не мог он слышать глухого стона, Не мог быть светлым – лишь свет любя. Он с легким сердцем, во имя Бога, Копье наметил и поднял щит. Но мыслей встало так много, много, И он, сразивши, сражен, молчит. И конь святого своим копытом Ударил гневно о край пути. Сюда он прибыл путем избитым. Куда отсюда? Куда идти? Святой Георгий, святой Георгий, И ты изведал свой высший час! Пред сильным Змеем ты был в восторге, Пред мертвым Змием ты вдруг погас! Встреча Сон жуткий пережил вчера я наяву. По улице я шел – один, не я всегдашний, Лишь тело, труп меня, что телом я зову. Тюрьма передо мной своей грозилась башней. И вот навстречу мне идет моя душа, Такая же, как я, до грани совпаденья. Так прямо на меня, упорно, не спеша, С решением немым жестокого виденья. Мой труп упрямо шел. Был труден каждый шаг. Но встреча этих двух сближалась неуклонно. Как будто в зеркале, вот – я, но я – мой враг. Идем. Тюрьма молчит. Враждебна высь, бездонна. Все ближе, ближе мы. Бледнею я и он. И вдруг нас больше нет. Миг ужаса. Миг встречи. Ум вброшен в темноту. На башне тихий звон. Кому-то целый мир, упав, налег на плечи! Призрачный набат Я дух, я призрачный набат, Что внятен только привиденьям. Дома, я чувствую, горят, Но люди скованы забвеньем. Крадется дымный к ним огонь, И воплем полон я безгласным, — Гуди же, колокол, трезвонь, Будь криком в сумраке неясном. Ползет густой, змеится дым, Как тяжкий зверь – ночная чара. О, как мне страшно быть немым Под медным заревом пожара! |
