Огненной рекою Из Арабских дальних стран К нам придя в своем скитаньи, Руссов древних Ибн-Фоцлан Вопрошал о сожиганьи. Почему, когда простор Здешней жизни Руссом смерян, Труп кладут они в костер, В огнь, что силой достоверен? Потому, гласил ответ, Что, вступивши в яркий пламень, Возрожден, как цвет и свет, Мрак железа, мертвый камень. Потому, ответ гласил, Что земному подобает Побывать в жару горнил, Там, где все перекипает. Да земные телеса Аки Солнце просветятся, Перед тем как в Небеса В царство Солнца возвратятся. Искушенные огнем, Разлученные с тоскою, Поплывут в свой Отчий Дом, Ярко-огненной рекою. Саламандра
Меж брегов есть брег Скамандра, Что живет в умах века. Меж зверей есть саламандра, Что к бессмертию близка. Дивной силой мусикийской Вброшен в жизнь который год, Этот зверь в стране Индийской Ярким пламенем живет. Разожги костер златистый, Саламандру брось в него, — Меркнет вдруг восторг огнистый, Зверь живет, в костре – мертво. Так и ты, коль Дьявол черный В блеск любви введет свой лик, Вспыхнешь весь во лжи узорной, А любовь – погаснет вмиг. Трава-костер Есть трава – растет Возле тихих рек. И не каждый год Та трава цветет, А когда придет Человек. Рост ее – стрела, И красив узор. Та трава была Много раз светла, Снова расцвела, Как костер. И горит огонь Возле тихих рек. Мчится красный конь, Ржет, поет: Не тронь, Не хватай огонь, Человек. С ржаньем конь скакал, Убежал в простор. Ярко промелькал. Был расцветно-ал, Возле рек сверкал Цвет-костер. И светла была Влага тихих рек. В мире весть прошла, Что трава цвела: — Был здесь, в мире зла, Человек. Бледные люди Я людей повстречал на степи неоглядной, В беспредельном скитаньи своем, У костра, в час Луны предрассветно-прохладной, Нисходившей небесньм путем. Трепетанья костра горячо расцвечали Бледнолицых печальных людей, И рыдания флейт, в их напевной печали, Разносились по шири степей. Я спросил их, о чем эти звонкие стоны, И ответил один мне из них: «В наших песнях поют и скорбят миллионы, Миллионы существ нам родных». Как лунатик влеком междузвездным пространством, Я ушел, год промчался, как сон, Я ходил, и повторных шагов постоянством Снова был к их костру приведен. В час ночной, бледнолицые люди смотрели На рубин, возникавший с огнем, И, как прежде, рыдали и пели свирели, Ночь тревожа под Млечным путем. Начинала свирель, повторяла другая, Третья, сотая, тысячный бред, Точно пела и плакала бездна морская. Я спросил – и услышал ответ, «Вы всегда ли в степи? И всегда ли вы в горе?» И как будто бы хрустнула цепь: — «Мы Славяне, мы вечно тоскуем о Море, Потому так и любим мы степь». Как безумный, опять я ушел на расстанья, Как лунатик, закрывши глаза. Вновь пришел. Вновь костер. Вновь певучесть рыданья. Вечер. Молния. Алость. Гроза. Степь и небо в огне. Мир в раскатах и в гуле. «Смерть иль жизнь?» – я шепнул, как во сне. На меня бледнолицые только взглянули, — Лишь свирели ответили мне! Ванда Ванда, Ванда, Дева Польши, уж сведен с минувшим счет, Светлый призрак в глубь принявши, Висла медленно течет. Твой отец, о. Панна Влаги, был властитель Польши, Крак, Он убил смолою Змия. Подвиг тот случился так. Змей Вавель, в горе пещерной, извиваясь был в гнезде, Истреблял людей и нивы, изводил стада везде. Мудрый Крак, чтоб искушен был Змий Вавель, хититель злой, Начинил бычачьи шкуры липко-черною смолой. Близ пещеры, где чернела та змеиная нора, Встали чудища бычачьи, началась в горах игра. Змий Вавель бычачьи шкуры пастью жадною пожрал, И внутри воспламенился, и, безумствуя, сгорал. И сгорел, пробив ущелье. Спас свою отчизну Крак. Город Краков именитый есть лишь дней минувших знак. Дочь такого-то героя Ванда стройная была. Как была она надменна, как была она светла! Много витязей хотело Деву Польскую пленить, Мысль ничья ей не сумела золотую выткать нить. Ванда, в день когда раскрылся красоты ее цветок, На себя взглянула утром в протекающий поток. И сказала: «Разве может рядом с золотом быть мед? Нет достойного мужчины – Польской Панною владеть». И молва о светлоглазой прогремела там вдали, В край ее, из стран далеких, Алеманы подошли. Алеманский повелитель, пышнокудрый Ригогар, Красотою Ванды взятый, пленник был всевластных чар. И отправились к ней дважды, трижды к ней послы пришли, Но привета Ритогару в сердце Девы не нашли. Бранный клич тогда раздался, – нет добра, будь гений зла, Вся дружина Алеманов копья длинные взяла. Но, хоть длинны, не достали, но, хоть остры, нет копья, Ты была сполна красива, – Ванда, власть сполна твоя. Вся дружина Алеманов, Ванду видя пред собой, Пораженная как Солнцем, отступила, кончен бой. Кликнул вождь: «Да будет Ванда на земле и в сне морском! «Ванда в воздухе!» – воскликнув, поразил себя мечом. И свершилось чарованье, отошла звезда к звезде, Ванда всюду, звездность всюду, на земле и на воде. Устремившись в воды Вислы, Ванда там – в текучем сне, Светлый взор ее колдует Польским судьбам в глубине. Песня в воздухе над Вислой да не молкнет никогда, Как победный образ Ванды жив, пока течет вода. |
