Война 1 История людей — История войны, Разнузданность страстей В театре Сатаны. Страна теснит страну, И взгляд встречает взгляд. За краткую весну Несчетный ряд расплат. У бешенства мечты И бешеный язык, Личина доброты Спадает в быстрый миг. Что правдою зовут, Мучительная ложь. Смеются ль, – тут как тут За пазухою нож. И снова льется кровь Из темной глубины. И вот мы вновь, мы вновь — Актеры Сатаны. 2
Боже мой, о, Боже мой, за что мои страданья? Нежен я, и кроток я, а страшный мир жесток. Явственно я чувствую весь ужас трепетанья Тысяч рук оторванных, разбитых рук и ног. Рвущиеся в воздухе безумные гранаты, Бывший человеческим и ставший зверским взгляд, Звуков сумасшествия тяжелые раскаты, Гимн свинца и пороха, напевы пуль звенят. Сонмы пчел убийственных, что жалят в самом деле, И готовят Дьяволу не желтый, красный мед, Соты динамитные, летучие шрапнели, Помыслы лиддитные, свирепый пулемет. А далеко, в городе, где вор готовит сметы, Люди крепковыйные смеются, пьют, едят. Слышится: «Что нового?» Слегка шуршат газеты. «Вы сегодня в Опере?» – «В партере, пятый ряд». Широко замыслены безмерные мученья, Водопад обрушился, и Хаос властелин, Все мое потоплено, кипит, гудит теченье, — Я, цветы сбирающий, что ж сделаю один! 3 «Кто визжит, скулит, и плачет?» Просвистел тесак. «Ты как мяч, и ум твой скачет, Ты щенок, дурак!» «Кто мешает битве честной?» Крикнуло ружье. «Мертвый книжник, трус известный, Баба, – прочь ее!» «Кто поет про руки, ноги?» Грянул барабан. «Раб проклятый, прочь с дороги, Ты должно быть пьян!» Гневной дробью разразился Грозный барабан. «Если штык о штык забился, Штык затем и дан!» Пушки глухо зарычали, Вспыхнул красный свет, Жерла жерлам отвечали, Ясен был ответ. Точно чей-то зов с амвона Прозвучал в мечте. И несчетные знамена Бились в высоте. Сильный, бодрый, гордый, смелый, Был и я солдат, Шел в безвестные пределы, Напрягая взгляд. Шло нас много, пели звоны. С Неба лили свет Миллионы, миллионы Царственных планет. Война, не вражда 1 Мне странно подумать, что трезвые люди Способны затеять войну. Я весь – в созерцательном радостном чуде, У ласковой мысли в плену. Мне странно подумать, что люди враждуют, Я каждому рад уступить. Мечты мне смеются, любовно колдуют, И ткут золотистую нить. Настолько исполнен я их ароматом, Настолько чужда мне вражда, Что, если б в сражении был я солдатом, Спокойно б стрелял я тогда. Стрелял бы я метко, из честности бранной, Но верил бы в жизнь глубоко. Без гнева, без страха, без злобы обманной, Убил бы и умер легко. И знал бы, убивши, легко умирая, Что все же мы браться сейчас, Что это ошибка, ошибка чужая На миг затуманила нас. 2 Да, я наверно жил не годы, а столетья, Затем что в смене лет встречая – и врагов, На них, как на друзей, не в силах не глядеть я, На вражеских руках я не хочу оков. Нет, нет, мне кажется порою, что с друзьями Мне легче жестким быть, безжалостным подчас: — Я знаю, что для нас за тягостными днями Настанет добрый день, с улыбкой нежных глаз. За миг небрежности мой друг врагом не станет, Сам зная слабости, меня простит легко. А темного врага вражда, как тьма, обманет, И упадет он вниз, в овраги, глубоко. Он не узнает сам, как слаб он в гневе сильном, О, величаются упавшие, всегда: — Бродячие огни над сумраком могильным Считает звездами проклятая Вражда. Я знаю, Ненависть имеет взор блестящий, И искры сыплются в свидании клинков. Но мысль в сто крат светлей в минутности летящей, Я помню много битв, и множество веков. Великий Архимед, с своими чертежами, Прекрасней, чем солдат, зарезавший его. Но жалче тот солдат, с безумными глазами, И с беспощадной тьмой влеченья своего. Мне жаль, что атом я, что я не мир – два мира! — Безумцам отдал бы я все свои тела, — Чтоб, утомясь игрой убийственного пира, Слепая их душа свой тайный свет зажгла. И, изумленные минутой заблужденья, Они бы вдруг в себе открыли новый лик, — И, души с душами, сплелись бы мы как звенья, И стали б звездами, блистая каждый миг! |
