Я закрываю глаза, и в мечтании

Вижу повсюду сияющий Свет,

Вижу Огонь я во всем Мироздании,

В травках, в росинках, в спиралях планет.

Вижу я Землю – сестрой меж планетами,

Землю опять ощущаю Землей,

Горы, долины, сады с их расцветами,

Ценные камни с подземною мглой.

Медное небо, отяжелелое,

Грозно нависло над знойной пустыней,

В нем Электричество белое,

С роскошью желтых изломанных линий,

Желтых, и красных, лазурно-зеленых,

В безднах эфирностей синих,

Тучи как горы, там замки на склонах,

Кони из пламени в вышних пустынях.

Снова я в Индии. Да, но не в той,

Где побывал соглядатаи ничтожный, —

В Индии древней, в отчизне святой,

Данной для всех, опьяненных мечтой,

В цельной, навек непреложной.

И меж светлоликих, меж дважды рожденных,

Открывши на миг в Запредельное дверь,

При свете огней, благовонно-зажженных,

Я слушаю Бурю теперь.

Рудра, красный вепрь Небес,

Ниспосылатель алых жгутов,

Отец стремительных Марутов,

В вихре огненных завес,

Гений Бури,

Враг Лазури,

Пробежал и вдруг исчез.

Где он почву Неба роет?

Образ пламенных чудес,

Вон, он там рычит и воет,

Между облачных зыбей

Тучи молнией своей

Беспокоит.

Рудра шлет блестящесть вод,

Льет их током плодородным,

Но, порвавши небосвод,

Вдруг пожар в домах зажжет,

Быть он добрым устает,

Хочет быть свободным.

Рудра-Сива, Смерть-Любовь,

Губит Жизнь, и любит вновь,

Равнодушен к звукам стона,

Вепря красного клыки

Ранят тело, рвут в куски,

Но в траве у склона,

Где убит был Адонис,

Лепестки цветов зажглись,

Дышит анемона.

Рудра-Сипа, Смерть-Любовь,

Смерть-Бессмертье, Пламя-Кровь,

Радуга над Морем,

Змеи молний, ток дождей,

Вечность зыбкая страстей,

Здесь мы Грому вторим!

Огонь приходит с высоты,

Из темных туч, достигших грани

Своей растущей темноты,

И порождающей черты

Молниеносных содроганий.

Огонь приходит с высоты,

И, если он в земле таится,

Он лавой вырваться стремится,

Из подземельной тесноты,

Когда ж с высот лучом струится,

Он в хоровод зовет цветы.

Вон лотос, любимец стихии тройной,

На свет и на воздух, над зыбкой волной,

Поднялся, покинувши ил,

Он Рай обещает нам с вечной Весной,

И с блеском победных Светил.

Вот пышная роза, Персидский цветок,

Душистая греза Ирана,

Пред розой исполнен влюбленных я строк,

Волнует уста лепестков ветерок,

И сердце от радости пьяно.

Вон чампак, цветущий в столетие раз,

Но грезу лелеющий век,

Он тоже оттуда примета для нас,

Куда убегают, в волненьи светясь,

Все воды нам ведомых рек.

Но что это? Дрогнув, меняются чары,

Как будто бы смех Соблазнителя-Мары,

Сорвавшись к долинам с вершин,

Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья,

И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье,

И если мечте драгоценны каменья,

Кровавы гвоздики и страшен рубин.

Мне страшен угар ароматов и блесков

расцвета,

Все смешалось во мне,

Я горю как в Огне,

Душное Лето,

Цветочный кошмар овладел распаленной

мечтой,

Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой,

Страшною стала мне даже трава,

Вижу, как в мареве, стебли немые,

Пляшут и мысли кругом и слова.

Мысли – мои? Или, может, чужие?

Закатное Небо. Костры отдаленные.

Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях

бессонные.

Волчцы под Луной, привиденья они,

Обманные бродят огни

Пустырями унылыми.

Георгины тупые, с цветами застылыми,

Точно их создала не Природа живая,

А измыслил в безжизненный миг человек.

Одуванчиков стая седая

Миллионы раздавленных красных цветов,

Клокотанье кроваво-окрашенных рек.

Гнет Пустыни над выжженой ширью песков.

Кактусы, цепкие, хищные, сочные,

Странно-яркие, тяжкие, жаркие,

Не по-цветочному прочные,

Что-то паучье есть в кактусе злом,

Мысль он пугает, хоть манит он взгляд,

Этот ликующий цвет,

Смотришь – растенье, а может быть – нет,

Алою кровью напившийся гад?

И много, и много отвратностей разных,

Красивых цветов, и цветов безобразных,

Нахлынули, тянутся, в мыслях – прибой,

Рожденный самою Судьбой.

Болиголов, наркоз, с противным духом, —

Воронковидный венчик белены,

Затерто-желтый, с сетью синих жилок, —

С оттенком Буро-красным заразиха,

С покатой шлемовидною губой, —

Подобный пауку, офрис, с губою

Широкой, желто-бурою, и красной, —

Колючее создание, татарник,

Как бы в броне крылоподобных листьев,

Зубчатых, паутинисто-шерстистых, —

Дурман вонючий, мертвенный морозник, —

Цветы отравы, хищности и тьмы, —

Мыльнянка, с корневищем ядовитым,

Взлюбившая края дорог, опушки

Лесные и речные берега,

Места, что в самой сущности предельны,

Цветок любимый бабочек ночных, —

Вороний глаз, с приманкою из ягод

Отливно-цветных, синевато-черных, —

Пятнадцатилучистый сложный зонтик

Из ядовитых беленьких цветков,

Зовущихся – так памятно – цикутой, —

И липкие исчадия Земли,

Ужасные растенья-полузвери, —

В ленивых водах, медленно-текущих,

В затонах, где стоячая вода,

Вся полная сосудцев, пузырчатка,

Капкан для водной мелочи животной,

Пред жертвой открывает тонкий клапан,

Замкнет его в тюремном пузырьке,

И уморит, и лакомится гнилью, —

Росянка ждет, как вор, своей добычи,

Орудием уродливых железок

И красных волосков, так липко-клейких,

Улавливает мух, их убивает,

Удавливает медленным сжиманьем —

О, краб-цветок! – и сок из них сосет,

Болотная причудливость, растенье,

Которое цветком не хочет быть,

И хоть имеет гроздь расцветов белых,

На гада больше хочет походить.

Еще, еще, косматые, седые,

Мохнатые, жестокие виденья,

Измышленные дьявольской мечтой,

Чтоб сердце в достовернейшем, в последнем

Убежище, среди цветов и листьев,

Убить.

Кошмар! уходи, я рожден, чтоб ласкать и любить!

Для чар беспредельных раскрыта душа,

И все, что живет, расцветая, спеша,

Приветствую, каждому – хочется быть,

Кем хочешь, тем будешь, будь вольным, собой,

Ты черный? будь черным мой цвет голубой,

Мой цвет будет белым на вышних горах,

В вертепах я весел, я страшен впотьмах,

Все, все я приемлю, чтоб сделаться Всем,

Я слеп был я вижу, я глух был и нем,

Но как говорю я – вы знаете, люди,

А что я услышал, застывши в безжалостном Чуде,

Скажу, но не все, не теперь,

Hei слов, нет размеров, ни знаков,

Чтоб таинство блесков и мраков

Явить в полноте, только миг – и закроется дверь,

Песчинок блестящих я несколько брошу,

Желанен мне лик Человека, и боги, растенье,

и птица, и зверь,

Но светлую ношу,

Что в сердце храню,

Я должен пока сохранять, я поклялся, я клялся – Огню.