Железный шар Не говори мне – Шар Земной, скажи точнее – Шар Железный, И я навеки излечусь от боли сердца бесполезной, Да, Шар Железный, с круговым колодцем скрытого огня, И легким слоем верховым земли с полями ячменя. С полями ржи, с лугами трав, с зелеными коврами леса, С громадой гор, где между скал недвижных туч висит завеса, И с этой плесенью людской, где ярче всех – кто всех старей, Кто мозг свой жадный расцветил насчет умов других людей. Я только должен твердо знать, что жесток этот Шар Железный. И пусть, и пусть. Зачем же грусть? Мы с ним летим воздушной бездной. Зачем же мягким буду я в железный, в жесткий этот век? Я меч беру – и я плыву – до устья пышных – пышных рек. Примета Только ты в мой ум проник, В замок, спрятанный за рвами. Ты увидел тайный лик, С зачарованными снами. Что нам этот бледный мир? Есть с тобой у нас примета: В каждом схимнике – вампир, В каждом дьяволе – комета. Только ты поймешь меня. Только ты. На что мне люди! Мы – от Духа и Огня, Мы с тобой – чудо в Чуде. Змея Постои. Мне кажется, что я о чем-то позабыл. Чей странный вскрик: «Змея! Змея!» – чей это возглас был? О том я в сказке ли читал? Иль сам сказал кому? Или услышал от кого? Не знаю, не пойму. Но в этот самый беглый миг я вспомнил вдруг опять, Как сладко телом к телу льнуть, как радостно обнять, И как в глаза идет огонь зеленых женских глаз, И как возможно в Вечный Круг сковать единый час. О, в этот миг, когда ты мне шепнула: «Милый мой!» — Я вдруг почувствовал, что вновь я схвачен властной Тьмой, Что звезды к звездам в Небесах стремительно текут, Но вес созвездья сплетены в один гигантский жгут. И в этот жгут спешат, бегут несчетности людей, Снаружи он блестящ и тверд, но в полости своей, Во впалой сфере жадных звезд сокрыта топь болот, И кто войдет, о, кто войдет, – навек с ним кончен счет. Безумный сон. Правдив ли он иль ложен, – как мне знать? Но только вдруг я ощутил, что страшно мне обнять, И я люблю – и я хочу – и я шепчу: «Моя!» Но молча в памяти моей звенит: «Змея! Змея!» Границы Я задыхался много раз, В глубокой тьме, и в поздний час, И задыхались близ меня Другие люди, без огня. О, да, без лампы, без свечей, И в доме, бывшем как ничей, Где только стены говорят, И даже взгляд не видит взгляд. Но стены! Стены суть черты, Границы смежной темноты, Где тоже кто-то, в поздний час, Дышал, задохся, и погас. И два, один с другим, молчат, И в душах сатанинский чад, И двум их близость говорит, Что атом с атомом не слит. Лемуры Правдивая сказочка Троеглазые Лемуры, Телом тяжки и понуры, Между сосен вековых, Там, где папоротник-чудо Разрастается, как груда, Собрались – и сколько их! И какой их вид ужасный, Каждый там – как сон неясный, Как расплывчатый кошмар, Исполинские младенцы, Гнутся пальцы их в коленцы, Каждый там ни юн, ни стар, Гнутся руки, гнутся ноги, Как огромные миноги, Ноги с пяткой откидной, Чтоб ходить вперед и задом, Измеряя задним взглядом Все, что встанет за спиной. Да, опасна их дорога, Плащ их – кожа носорога, Шкура складками висит, Над безмозглой головою Кисти с краской голубою, С алой краской, – что за вид! В каждой особи двуполой Дьявол светится – веселый, Но веселием таким, — Тут разумный только взглянет, Каждый волос дыбом встанет, Сердце станет ледяным. Речь их – мямленье сплошное, «А» и «о» и «у» двойное, Бормотание и вой, Желатинность слитных гласных, Липкость губ отвратно-страстных, И трясенье головой. И однако ж, вот что, детки: То не сказка, это предки, Это мы в лесах страстей, — Чтобы в этом убедиться, Стоит только погрузиться В лабиринт души своей. |
