Мышца на его челюсти дернулась.

— Если бы ты жила у Коупа, этого бы не случилось.

— Может быть. А может, и нет. Но это был мой выбор.

Габриэль кашлянул:

— Можем поговорить о твоем отце?

Меня накрыло неприятным, тошнотворным ощущением.

— Да.

— Вы общаетесь?

Я знала, что Трейс, скорее всего, уже рассказал все, что ему было известно, но все же я повторила.

— Не совсем. Он пытался связаться сразу после ареста, но я никогда не принимала его звонки. Недавно я сменила номер, и он снова попытался дозвониться. В этот раз я ответила.

Я взглянула на Линка. В его ореховых глазах золотой оттенок перевесил зеленый, а на челюсти заиграла мышца. Но он промолчал.

— Чего он хотел? — спросил Габриэль, возвращая мое внимание к себе.

У меня пересохло во рту, словно в одно мгновение исчезла вся влага, и я не могла вымолвить ни слова. Я потянулась к чашке Лолли с чаем, отпила глоток и едва сдержала гримасу от привкуса виски.

— Волосы на груди отрастут, — усмехнулась Лолли, но я заметила тревогу в ее глазах.

— Не думаю, что это моя цель, но спасибо.

У Шепа дернулся уголок губ. Он обнял Тею, притянув ее ближе. Несколько человек вокруг тихо засмеялись.

Я поставила чашку обратно на столик и собралась с духом.

— Он хотел, чтобы я вернулась в Нью-Йорк. К Брэдли. К той жизни. Похоже, у него все еще живет в голове безумная мысль, что он выберется из той передряги, в которую вляпался, и хочет, чтобы я была рядом, когда это случится.

В памяти вспыхнули образы той жизни. Ужины в ресторанах с мишленовскими звездами вместе с Брэдли, которые я никогда не любила. Благотворительные вечера с Хелен, где я постоянно ощущала на себе ее осуждающий взгляд. Лобстер-вечеринки в нашем доме в Хэмптоне, где отец следил за каждым моим движением. Уимблдон с семьей Брэдли и моим отцом, где Хенрик ворчал, что я ничего не понимаю в теннисе.

Я всегда шла по канату, стараясь угодить всем. Всем, кроме себя.

Габриэль сосредоточился на блокноте, словно давая мне личное пространство для следующего вопроса.

— И как вы отнеслись к этой просьбе?

— Чтобы он засунул ее туда, куда солнце не заглядывает. Я так ему и сказала. Как и то, что он отвратительный отец. Он не услышал, но я и не для него говорила. Я сказала это для себя.

— Вот так, моя девочка! — обрадовалась Лолли. — Поставь этих уродов на место!

— Лолли, — шикнула Нора.

— Удачи, — пробормотал Роудс. — Она пригубила чай с добавкой.

— Господи, — выдохнул Трейс, сжимая переносицу пальцами.

Габриэль поднял взгляд от записей, с трудом пряча улыбку.

— Иногда выплеснуть все чувства может быть освобождающе.

— Так и было.

— И вы с тех пор от него слышали?

— Нет. Больше он не появлялся.

Габриэль перевел взгляд вправо, обменялся с Энсоном молчаливым пониманием и снова посмотрел на меня.

— А что насчет вашего бывшего жениха, Брэдли Ньюбери? Расскажете, как закончились ваши отношения и как он это воспринял?

Я уставилась на свои руки: одна все еще была сцеплена с ладонью Трейса, другая сжата в кулак так, что побелели костяшки. Как бы мне ни хотелось сказать правду в комнате, полной людей, которые меня любят, я не могла смотреть им в лицо. Но я убедила себя, что это нормально. Главное — сказать, даже если голос дрожит и я не вижу ничего, кроме переплетенных с моими пальцев Трейса.

— Наши отношения с Брэдли никогда не были хорошими. Сейчас я вижу это гораздо яснее. Все начиналось с мелочей. Он выражал недовольство какими-то моими друзьями или тем, что я надевала. Следовали маленькие наказания, если я не шла у него на поводу.

Я сглотнула, язык прилип к небу.

— Ничего серьезного. Но если я шла против его воли, он мог пропадать до глубокой ночи. Ложиться спать, не обнимая меня. Не целовать на прощание. Унижать при своих родителях или моем отце, пересказывая какую-нибудь историю.

Я распрямила свободную руку и прижала ее к джинсовой штанине.

— Это нельзя было назвать чем-то большим, чем просто жестокостью. Но теперь…

— Это была манипуляция.

Голос, который это произнес, был не тем, которого я ожидала. Я подняла взгляд и встретилась с темно-синими глазами Энсона. В их глубине плескалась злость и узнавание.

— Манипуляция, чтобы добиться своего. И, думаю, потом все стало хуже.

Я крепче сжала руку Трейса, но не отвела взгляда от бывшего профайлера, складывающего все кусочки мозаики.

— Да.

Мой брат издал низкий звук в горле, но я не смогла на него посмотреть. Не могла взглянуть ни на кого, прежде чем произнесла следующее:

— Когда я сказала ему, что не выйду за него замуж, он ударил меня. Ладонью так, что остался синяк под глазом.

Раздался шум. Шорох, а потом хлопнула дверь. Я подняла голову и увидела, как Линк выходит на заднюю террасу, в темноту. Мой взгляд встретился с глазами Арден, и она грустно улыбнулась.

— Я пойду за ним, — тихо сказала она.

Я знала, что пойдет. Но внутри что-то оборвалось от мысли, что именно я причинила боль брату. Единственному человеку, который был рядом, пока я росла. Но скрывать это от него не было добром.

— Так и надо, — мягко сказала Тея. — Нужно рассказывать. Даже если это причиняет боль. Даже если это самое страшное, что ты когда-либо делала. Нужно рассказывать, чтобы люди могли быть рядом. Чтобы помогли развеять ложь, которую ты о себе слышала.

Я сдерживала слезы. Между нами с Теей было что-то родственное, чем я не хотела делиться с другими. Потому что не хотела, чтобы кто-то еще чувствовал ту же боль, что и я. Но все же я произнесла:

— Спасибо.

Губы Трейса коснулись моего виска.

— Чертова храбрячка.

Взгляд Габриэля стал куда более жестким.

— Я уже направил офицеров в Нью-Йорке, чтобы они допросили его, и связался с администрацией тюрьмы, где сидит твой отец.

— Он еще проверяет, где сейчас Джаспер, — добавил Трейс.

По комнате прошел легкий ропот — не все Колсоны знали, что отец Трейса уже на свободе.

Я повернулась к нему.

— Ты правда думаешь, что он мог сделать это просто из-за злости на тебя?

Челюсть Трейса дернулась несколько раз, прежде чем он ответил:

— Сегодня он стоял возле начальной школы. Снова угрожал. Я не знаю. Он ненавидит меня.

Я сильнее прижалась к Трейсу, крепче сжав его руку. Все это давило на него вдвойне: страх за меня и боль с гневом из-за отца. Я подняла голову и коснулась его губ своими.

— Мы справимся.

Но по лицу Трейса было видно — он в это не верит.

Трейс

Вышел на заднюю веранду, тихо прикрыв за собой дверь. Тея говорила с Элли вполголоса, и я хотел оставить им этот момент. Потому что они понимали друг друга так, как никто другой не мог. Неважно, что обстоятельства у каждой были разные, путь к освобождению был один. А я не мог подарить Элли то, что могла дать ей Тея — понимание. И был чертовски рад, что Тея могла.

В темноте я различил Линка и Арден, сидящих на ступеньках веранды, прижавшихся друг к другу. Арден повернулась на звук моих шагов.

— Как она?

— Крепкая, как сталь. Сейчас с ней Тея.

Арден кивнула, и на губах у нее появилась грустная, понимающая улыбка.

— Можно минуту с Линком?

Арден поднялась, но, прежде чем уйти, встала перед своим женихом, взяла его лицо в ладони и поцеловала. Поцелуй был не нежным, а скорее напоминанием.

— Люблю тебя, ковбой. — И направилась в дом.

Я сел рядом с Линком, но оставил ему пространство. Не стал сразу говорить. И правильно сделал.

— Она рассказала тебе, да? Про Брэдли.

Я сглотнул.

— Да.

Линк выругался.

— Я подвел ее. Во многом.

— Ты привел ее туда, куда ей нужно было попасть. Ты дал ей смелость вырваться. И то, что она открылась не тебе первой, не значит, что ты не помог ей во множестве способов.

Линк медленно поднял голову и посмотрел на меня. Даже в темноте я видел боль в его глазах. Она была осязаемой, как живое существо, и ударила прямо в грудь.