Я отметила, что он не уточнил, кто мы друг другу. И не знала, как к этому относиться. Хотя чего я ждала? «Лия, это моя соседка Элли. Всего несколько часов назад я довел ее до такого оргазма, что она подумала, будто у нее инсульт».

Надо было взять себя в руки.

— Приятно познакомиться, Лия.

— Взаимно, — ответила она, чуть растерянно.

— Можно я помогу тебе красить? — спросила Кили, прижимая Грема к себе.

Я быстро оглядела всех, не желая наступить на чьи-то чувства:

— Не знаю, какие у тебя планы с родителями, но если они не против — я только за.

— Час, — сказал Трейс. — Потом ужин и спать.

— Ура! — Кили вскочила и помчалась в дом. — Вечеринка лучших подруг с красками!

Я рассмеялась и повела ее внутрь, но, оглянувшись, увидела, что Трейс и Лия стоят друг напротив друга в каком-то напряженном противостоянии. Пришлось заставить себя отвернуться и заняться делом.

— Не мой цирк, не мои обезьяны, — пробормотала я.

— А ты собираешься завести обезьяну? — спросила Кили с круглыми глазами.

Я усмехнулась и покачала головой:

— Думаю, с Гремом и нашей козой мне хватает забот. Которую ты, кстати, еще должна помочь назвать.

— О-о-о! — Кили подпрыгнула, опуская Грема на пол. — Я придумала!

— Ну-ка, выкладывай, подруга. Мне нужно знать.

— Бампер! Потому что она вечно во все врезается.

Я рассмеялась, не сдержавшись:

— Это идеально. Ты просто гений. Что скажешь, одолжишь свой гений, чтобы помочь мне с этой стеной?

Кили подняла взгляд на мое творение. Пока что это был в основном карандашный набросок, с несколькими мазками краски, чтобы проверить оттенки.

— Ух ты… Это таааак красиво.

— Спасибо. Думаю, это принесет в дом много радости.

Идея пришла ко мне после того, как я увидела фрески Кая, но это была моя собственная версия. Стиллизованная радуга, вокруг которой летали разные создания. Светлячки — чтобы освещать мой путь. Воробьи — в честь нового дома. Стрекозы — на удачу. Пчелы — чтобы заботиться о доме, который я строю. Колибри — чтобы напоминать мне быть смелой. И бабочки — как символ моего преображения. Любимые из всех.

— Моя мама никогда бы не разрешила мне такое, — пробормотала Кили.

В груди сжалось от воспоминаний об отце.

— Такое нравится не всем, и это нормально. У каждого может быть что-то свое.

Кили нахмурилась, уставившись в пол:

— Ее «что-то свое» — это домашка и девять миллионов кружков.

Я постаралась не выдать, как меня передернуло.

— Может, вам просто нужно найти что-то свое, общее для вас обеих.

— Может быть, — неуверенно сказала Кили, зашуршав носком ботинка по полу.

Мне не нравилось видеть ее такой подавленной.

— А пока давай поможешь мне сделать так, чтобы эта стена запела?

Улыбка Кили чуть вернулась:

— Давай!

Я протянула ладонь для «пятерки», и Кили звонко хлопнула по ней. Пока я надела на нее одну из своих старых футболок, в голове все равно вертелась мысль о Кили и ее маме и о том, как сама я никогда не могла быть собой. Я не хотела, чтобы у Кили было так же. Все, что я могла сделать, — это быть для нее тем местом, где можно быть собой. И, черт возьми, я разрешила бы ей раскрасить хоть весь мой дом, лишь бы она это чувствовала.

Трейс

Лия смотрела прямо на меня, и в ее взгляде появилась жесткость.

— Ты только что позволил нашей дочери пойти к какой-то незнакомке?

С каждой ее фразой моя челюсть напрягалась все сильнее.

— Думаю, ты знаешь меня лучше.

Я бы никогда не подверг Кили опасности. Эта девочка — моя жизнь, и Лия это знала.

Она переместилась с ноги на ногу, будто прочитав мысли, которые крутились у меня в голове.

— Ну, для меня она незнакомка. Разве ты не считаешь, что я должна знать, с кем Кили проводит время?

— У меня есть друзья, которых ты не знаешь. Они часто бывают рядом с Кили. Почему вдруг это стало проблемой?

Губы Лии сжались в тонкую линию.

— Друзья, значит.

— Да, иногда у меня бывают и такие, — отрезал я.

Проблема была в том, что Элли была куда большим, чем просто другом. И я понятия не имел, как это назвать, потому что мы оба бежали от того, чем это могло стать.

Я любил, когда все раскладывается по аккуратным коробкам. Элли же не влезала ни в одну из них. Она рисовала за пределами всех линий. Она не подчинялась никаким правилам. И медленно, шаг за шагом, показывала мне, что мне нужно вовсе не то, что я всегда думал.

— Ты с ней спишь?

Вопрос выдернул меня из мыслей и едва не заставил отпрянуть.

— Знаешь, Ли, это не твое дело.

После развода ни у меня, ни у нее не было серьезных отношений. Она иногда встречалась с кем-то, но никогда не знакомила Кили с мужчинами — просто не доходило до этого. Я сходил на пару свиданий, но все заканчивалось ничем, потому что все было… не то. И мы никогда не ревновали друг друга.

Мышца на стыке ее челюсти и скулы начала подергиваться — ее фирменный знак того, что злость или раздражение нарастают.

— У нас общая дочь.

— Да. И она — на сто процентов твое дело. А вот кто в моей постели — нет. Если я решу с кем-то съехаться или жениться — ты узнаешь. Все.

Лия тяжело выдохнула — единственный признак того, что она готова выпустить хоть каплю эмоций.

— Для тебя это все так просто?

— Ли, обсуждать, с кем мы встречаемся, — не лучший вариант для нас обоих. Давай сосредоточимся на дочери, ладно?

— Ладно, — буркнула она и, развернувшись, пошла к машине.

Я сжал переносицу так сильно, как только мог. Иногда эти точки давления помогали снять головную боль. Но у меня было ощущение, что эта — не из тех.

Блядь.

Все это было непросто. И совсем не так, как я себе представлял, когда просил Лию выйти за меня замуж. Но, глядя, как она садится в машину и аккуратно закрывает дверь, даже не хлопнув, чтобы выдать свое настроение, я не жалел, что мы оказались здесь.

Потому что между нами никогда не было того огня, который должен быть.

И, впервые, я понял, почему она изменила. Что именно она тогда искала. Потому что с Элли у меня были проблески этого «больше» — этого огня.

Я обернулся к бледно-фиолетовому дому, уловив сквозь стены еле слышные звуки какой-то ужасной поп-песни. И все же на губах заиграла улыбка.

Я направился к двери, открыл ее, и музыка стала громче.

В гостиной царил полный хаос. Мебель была сдвинута в центр и накрыта полиэтиленовой пленкой. Лотки с краской лежали кое-как. Но мои девчонки… они были в своей стихии.

Кили была в одной из футболок Элли, как в импровизированных комбинезонах, и они вдвоем, пританцовывая, закрашивали желтый участок радуги. Это была не идеальная, «по линейке» радуга. Я видел по красной дуге, которую Элли красила раньше, что все здесь было диким и непослушным, словно акварель, на которую кто-то плеснул воду.

И я видел, каким это станет. Идеальным в своей несовершенности. Это была Элли. Та самая Элли, которая показывала мне, каким могу быть и я.

Резкий лай прорезал воздух, и в мою джинсовую штанину вцепились зубы. Точнее — зуб. Потому что у Гремлина, по сути, остался один клычок, и то шатающийся.

Я покосился вниз, а Кили резко обернулась.

— Папа, смотри, что мы делаем! — воскликнула она.

Я снова перевел взгляд на них.

— Потрясающе.

Элли отложила кисть и подошла ко мне, подхватив маленького монстра.

— Грем, так нехорошо.

— Думаю, ему насрать, — пробормотал я.

Уголки ее губ изогнулись.

— Знаешь, шеф, в последнее время я от тебя слышу все больше крепких словечек.

— Штрафуй. У меня дома есть банка для штрафов за мат. Было бы неплохо, если бы там лежали не только деньги Кая.

Элли рассмеялась, и этот смех обвил меня, как что-то живое, чуть дикое.

— Пойдем, я налью тебе что-нибудь. Кили уже получила клубничную газировку.