Мышкин медленно, словно ржавый механизм, повернул голову. На полке, в тёмной щели между двумя старыми горшками, ровно и нагло мигал крошечный красный огонёк записи.

— Что… что это такое? — выдавил он из себя.

— Камера, господин инспектор, — терпеливо объяснил я. — Устройство для записи видео. Изобрели в прошлом веке.

Лицо инспектора претерпело удивительную трансформацию. Из багрового оно стало сначала серым, потом мертвенно-белым с синеватым оттенком, как у человека, увидевшего призрака. Дорогая ручка выпала из его ослабевших пальцев и с тихим металлическим звоном покатилась по полу.

— Как вы могли видеть, дорогие зрители, — продолжил я, входя в роль ведущего скандального телешоу, — господин инспектор только что собственноручно подбросил нам компрометирующие… улики. А также продемонстрировал поразительное незнание санитарных норм, которые я ему любезно цитировал ранее.

— Выключи это немедленно! — завопил Мышкин, дёргаясь в сторону камеры.

— Ой-ой-ой, — замахал я руками. — Нельзя трогать улики! Это же нарушение процедуры расследования.

Я сделал театральную паузу, посмотрел прямо в побелевшее лицо Мышкина и добавил с сахарной улыбкой:

— Кстати, сержант Петров передает вам отдельный пламенный привет! Я позвонил ему сегодня с самого утра и вежливо попросил посмотреть нашу небольшую прямую трансляцию. Сказал, что ожидается очень интересный и поучительный спектакль. Думаю, у него с вами, господин Мышкин, теперь будет крайне увлекательный разговор. О клевете, превышении должностных полномочий и, возможно, о коррупции в особо крупных размерах.

— Ты… ты не смеешь! — прохрипел инспектор.

— А я уже посмел, — весело ответил я. — Полчаса назад.

Инспектор издал звук, похожий на хрип раненого кабана, которого загнали в угол. Его глаза безумно забегали по сторонам, ища выход из этого кошмара. Он, грубо толкнув застывшую в дверях ошарашенную Настю, как таран бросился вон из кухни, из закусочной, прочь из этого проклятого места.

— Эй, господин инспектор! — крикнул я ему вслед с показным огорчением. — Вы своих приятелей забыли!

Я указал на копошащихся в углу мерзких личинок.

— Заберите их! Они же такие милые!

Дверь «Очага» с оглушительным грохотом захлопнулась, аж стёкла зазвенели.

На кухне повисла звенящая тишина. Настя ошарашенно смотрела то на меня, то на пустое место, где только что стоял грозный инспектор, то на дёргающихся личинок в углу.

— Игорь… — прошептала она. — Что только что произошло?

Я спокойно подошёл к полке, аккуратно достал маленькую камеру и с довольным щелчком выключил её.

— Что? — пожал я плечами, встретив изумлённый взгляд сестры. — Он гнилой насквозь, как протухшее мясо. Как и то дерьмо, на которое эти твари обычно лезут.

Я подошёл к углу и брезгливо смахнул личинок тряпкой в ведро.

— А теперь давай уберём эту мерзость и будем спокойно готовиться к рабочему дню. У меня сильное предчувствие, что сегодня гостей будет особенно много.

Массивное кресло противно заскрипело под тяжестью Фатимы Алиевой. Женщина была похожа на разъярённого моржа в дорогом платье. Её гнев словно высасывал воздух из комнаты, а позолота на стенах казалась дешёвой мишурой.

Мурат стоял перед матерью, как школьник перед директором. Кулаки сжаты так, что костяшки побелели. Лицо каменное, но внутри всё кипело.

— Дурак, — прошипела Фатима голосом, от которого хотелось спрятаться под стол. — Я сказала припугнуть этого поварёнка. Не топить! Припугнуть! Чтобы забегал, засуетился, может, сам на коленях приполз извиняться.

Она тяжело дышала, раскачиваясь в кресле.

— Я специально нашла этого Мышкина. Самую продажную тварь во всей губернии! Он за копейку собственную бабушку продаст. А ты что сделал? Довёл до того, что весь город теперь над нами смеётся!

Мурат молчал, уставившись в ковёр. Хотелось орать, бить кулаком по стене, но он только стоял. В голове крутились мысли одна злее другой.

«Вечно она меня учит. Вечно считает идиотом», — злился он про себя.

И сразу представил инспектора Мышкина. Того трясущегося червяка, который так жалко подставился.

«Если полиция до него ещё не добралась, найду сам. И объясню так, что всю оставшуюся жизнь заикаться будет».

Но больше всего Мурат ненавидел Игоря Белославова. Этого выскочку, который унизил его перед всем городом. Вышвырнул из собственной закусочной, как бродягу! А теперь ещё и выставил дураком на весь свет.

Варианты мести роились в голове: поджечь «Очаг», нанять бандитов, чтобы ноги переломали, заставить исчезнуть из города навсегда…

— Опять крики, — ленивый голос донёсся с лестницы. — Что на этот раз, папочка? Снова доказываешь, какой ты умный?

По ступеням спускалась Лейла в шёлковом халате. Красивая, но с таким скучающим лицом, будто жизнь — это затянувшийся спектакль.

Мурат рванулся было к дочери — хотел сорвать злость хотя бы на ней. Но мать подняла руку, и он замер.

— Твой папаша, — медленно произнесла Фатима, не отрывая тяжёлого взгляда от сына, — решил поиграть в великого полководца. И подставил всю семью из-за какого-то повара. Белославова.

При этом имени лицо Лейлы изменилось. Скука исчезла, глаза заблестели. Она вспомнила тот день в закусочной. Как этот повар не дрогнул, не испугался отца. Сильный, наглый, с насмешливым взглядом. Не как все остальные мужчины, которых она знала. Те были предсказуемые и скучные. А этот…

Фатима заметила перемену во внучке. Хитрая улыбка скользнула по её губам. Гнев мгновенно сменился расчётом.

— Всё, — отрезала она, глядя на сына. — Пошёл вон отсюда. И не лезь больше в это дело. Сам всё испортил, теперь я буду исправлять.

Мурат стоял ещё секунду, потом развернулся и вышел. Дверь хлопнула так громко, что задрожали рамки с фотографиями.

Кресло опять скрипнуло, когда Фатима наклонилась вперёд и поманила внучку пальцем.

— Подойди ближе, дорогая, — прошептала она заговорщицки. — Я вижу, этот поварёнок тебя заинтересовал. А что если мы с тобой поможем семье и заодно… найдём тебе новую игрушку? Очень интересную игрушку.

Лейла медленно подошла ближе. Её губы растянулись в улыбке хищницы.

— Расскажи подробнее, бабуля, — сказала она мягким голосом, в котором слышался металл. — Мне уже интересно.

— Вот умница, — довольно хмыкнула Фатима, откидываясь в кресле. — Этот мальчишка думает, что победил. Но мы ему покажем, как играть с Алиевыми. Правда, подход будет… другой.

Лейла села на подлокотник кресла.

— Какой именно?

— Ты красивая девочка, — Фатима погладила внучку по руке. — И умная. А мужчины — дураки. Особенно когда думают, что охотятся сами.

— А на самом деле охотимся мы, — понимающе кивнула Лейла.

— Именно. Этот Белославов считает себя очень важным. Но у каждого мужчины есть слабости. И мы их найдём.

Кресло снова издало протестующий звук, когда Фатима попыталась устроиться поудобнее.

— А если он не поддастся на обычные приёмы? — спросила Лейла.

— Тогда будем действовать по-другому, — в голосе старой женщины прозвучала сталь. — У меня есть связи. И деньги. И терпение. Рано или поздно этот мальчишка поймёт, что с нашей семьёй лучше дружить, чем воевать.

Лейла встала и прошлась по комнате. В её движениях была грация хищника.

— Ты пойдёшь в его закусочную. Не к деревенщине, а к талантливому молодому повару. Ты познакомишься с ним «случайно». Не как дочь униженного купца, а как изысканная барышня, ценительница высокой кухни.

Она замолчала, наслаждаясь заинтересованным выражением на лице внучки.

— Представь: красивая, утончённая девушка восхищается его талантом. Говорит, что никогда не пробовала ничего подобного. Что он — настоящий художник, а не какой-то там повар…

— А дальше? — Лейла уже мысленно примеряла на себя роль.

— А дальше ты войдёшь к нему в доверие, — Фатима потёрла руки. — Покажешь лёгкую симпатию. И начнёшь «помогать». Связи с поставщиками экзотических продуктов. Может, даже кредит на расширение бизнеса под смешные проценты. Что-то в этом роде.