– Гадина! Это ты с дружками убила Олава! – заступив мне дорогу, выкрикнула крепко сбитая девица с толстой пшеничной косой, перекинутой на грудь.

– Да-да! Пока вы, темные, у нас не появились, из академии адепты без мет не пропадали! – подал голос сбоку невысокий, состоящий словно лишь из костей и сухожилий, остроносый и юркий, как уклейка, вихрастый парень.

И на его обвинение захотелось уточнить: «Угу, а с метой, значит, терялись только так?». Но тут с другой стороны пробасило:

– Отродье мрака, говори, зачем мету содрали и куда Локира самого дели? – это подал голос громила, который был выше меня на две головы, а в плечах раза в четыре шире. Такой на одну ладонь положит, а второй прихлопнет.

Обвинения в подобном духе неслись со всех сторон. Я чувствовала: еще немного – и от слов светлые перейдут к делу. Задорному такому, общественному… К тому, который поможет отлично сплотить коллектив и разжечь в нем задор, а заодно за этим занятием народ отогреется и телесно, и душевно. Главное, подойти к выполнению задачи с огоньком, а материал для розжига, в смысле темная для аутодафе, уже есть…

Тут я краем глаза увидела на подоконнике высокого стрельчатого окна Эйту. Она сидела, обняв здоровой передней лапкой пушистый хвост, и пускала слезу умиления. На ее мордочке прямо-таки было написано крупными литерами радостное: наконец-то эта зараза сдохнет!

Вот ведь… пушистая! Промелькнула мысль: а не ее ли это лап дело – похищение меты? Уж больно все один к одному… В следующее мгновение чья-то спина отгородила меня от пушистой. Но ненадолго. Похоже, Эйта хотела лицезреть мою казнь во всех подробностях. Иначе она не стала бы совершать весьма рискованный для ее больной лапы прыжок с подоконника на крепление факела. Последнее торчало из стены над головами адептов. Едва не сорвавшись, Эйта уцепилась за него правой лапой, на которой не было лубка, в последний момент и активно засучила ногами в воздухе, пытаясь подтянуться.

Не сказать чтобы сразу, но ей это удалось. И со словами:

– Ну вот и конец тебе, паразитка рыжая, – она села на дужку кованого крепления, довольно на меня воззрившись.

Хотелось ответить, что от такой же слышу. Но отвлекаться от самоспасения на эту пушистость не стоило.

Я бросила быстрый взгляд в одну сторону, потом в другую, прикидывая варианты. Использовать боевую магию? Мало того что это прямое нарушение запрета ректора, так тут еще и полно опытных боевиков. Я аркан сплести не успею, как меня сожгут шквальным огнем пульсаров, оставив пятно сажи на полу, а Тумину скажут, что я сама виновата. А они просто защищались. А то, что толпой против одной, – так то мелочь, не стоящая внимания.

Я вся внутренне подобралась. Хотя внешне старалась сохранить выражение невозмутимости. А потом повернулась к остроносому парню.

– То есть вы решили… – первые слова пришлось произнести громко, чтобы их услышали не только стоявшие рядом, но и задние ряды. И это возымело действие. Толпа, жаждавшая узнать, что темная сотворила с их товарищем, притихла. И дальше я говорила уже нормальным голосом: – …раз у адепта пропала мета – это повод убивать темную? Даже если эта самая темная точно не могла забрать дар? – я специально ответила в первую очередь тому, кто задал наименее оскорбительный вопрос в мой адрес. И специально закончила речь не утвердительным предложением, вынуждая остроносого вступить в диалог, уточнить детали.

Тем самым подсознательно дала остальным понять, что если они хотят знать, что случилось с Олавом, и ждут ответов, то лучше говорить со мной повежливее. Девицу с русой косой, повеличавшую меня «гадиной», я подчеркнуто проигнорировала. Громилу тоже. Хотя последнего не замечать было тяжело. С учетом того, что он едва ли не нависал над моей макушкой. Но я очень старалась.

Призвав свой дар, параллельно со словами попыталась подхватить эмоции. Для начала у худющего паренька, с которым разговаривала.

Я ощутила его раздражение, а перейдя на ментальный уровень, увидела, как пепельно-алая дымка, которая едва различимо пахла железной окалиной и плавленой серой, пульсировала вокруг тела светлого, разливаясь вокруг него клубами.

Осторожно коснулась его эмоций, убирая густой туман, сворачивая его, как кудель в нить, а ту, в свою очередь, сматывая в клубок. И, частично сняв завесу из негатива, ухватилась за эмоцию, которая была до этого скрыта пологом гнева, – любопытство. Подцепила его и начала вытягивать на поверхность. Пусть остроносому станет просто интересно, что случилось.

Все это длилось пару ударов сердца, показавшихся для меня вечностью.

За несколько мгновений толпа переварила услышанное. А потом… Кто-то разозлился еще больше – краем глаза я увидела сбоку алую вспышку, но главное – я почувствовала, как в моем худощавом собеседнике просыпается интерес. Он был сродни легкому бризу, обещающему приключения. Почти неуловимому. Но это была уже не злость. И оттого следующий вопрос, который задал остроносый, прозвучал вполне миролюбиво:

– Почему это не могла? – прищурился худощавый адепт.

– Когда исчез этот ваш Олав? – вопросом на вопрос ответила я, подхватывая дымку любопытства собеседника и растягивая ее на светлых, стоявших рядом с кучерявым.

– Этой ночью, – пробасил надо мной громила.

Я едва рефлекторно не втянула голову в плечи. Но удержалась. Нельзя было показывать свой страх. Потому как слабых охотнее, быстрее ломают. А с сильными… с ними приходится считаться. Это было одной из основ человеческой природы, и действовала она одинаково везде, невзирая на масть дара.

По спине градом катил холодный пот, а колени дрожали. И не только от собственного страха. Еще и от напряжения. Я задействовала дар на полную. Приглушая одни эмоции у светлых и разжигая другие. Но для этого мне нужно было время. И я тянула его, поддерживая разговор.

Было дико сложно одновременно думать и действовать. Причем второе – незаметно для окружающих.

– Этой ночью я была под арестом. И лишена магии. – Подняла руку, демонстрируя запястье. И пусть на нем сейчас не было браслетов, но жест сам по себе получился выразительный. – Так что я не могла взять мету с пропавшего… – захотелось сказать «при всем желании», но вовремя остановилась. Ведь наверняка кто-то из светлых уцепится за это «желании» и заорет: «Ага! Значит, хотела! А если хотела, то и планировала! А раз планировала, то и могла!» И переубеждай потом по новой эту толпень. Нет уж! Поэтому закончила свою речь чуть сбивчиво: – …от слова «совершенно».

Желавшие еще недавно сжечь ведьму задумались. Правда, ненадолго. И уже девица с косой задала следующий вопрос. Оскорблений в нем, замечу, уже не звучало:

– А кто может подтвердить, что ты не брешешь? – Да, подозрений и сомнений в голосе девицы было хоть отбавляй. Не нужно было быть менталистом, чтобы почувствовать эмоции адептки.

– Слова Тумина будет достаточно? – вопросом на вопрос, в лучших гномьих традициях, отозвалась я.

– Скалы? – пробасил недоверчиво сверху бугай.

Вот так незаметно для окружающих обвинения в клевете превратились даже не в допрос, а в простую беседу, пусть и весьма нервно-эмоциональную.

Вот только если светлые не обратили на эту перемену внимания, то бдительная Эйта…

– Нет, вы только посмотрите на эту заразу рыжую! – прокомментировала белка сверху. – Она уже чуть ли не к столбу на костре привязанная стояла, но стоило только инквизиторам вынуть кляп, чтобы эта темная сказала последнее слово перед смертью, как ее не только сжигать передумали, но щас еще и извиняться начнут! Тьфу! – возмущенно закончила хвостатая и сплюнула в сердцах.

Мне многое хотелось сказать этой рыжей, но я даже головы не повернула, а ответила на вопрос громилы:

– Да. Это по распоряжению ректора мне нельзя было сутки покидать собственную комнату. И по его же приказу на меня надели оковы из аллурийской стали.

Упоминание Тумина придало моим словам веса. И еще на пару градусов охладило пыл светлых. Так что, похоже, самосуд откладывался по техническим причинам: запал пропал. Жаль, что хворост из неприязни, сомнений и недоверия, который разжигает костер гнева в душах, остался. Хорошо бы и его подрастащили, но… это уже из области несбыточного.