Боярин как у стола стоял, так мимо лавки и сел.

– ЧТО?!

– Так вот, батюшка. В храм он приходил, домой к нам приходил, а в храм так каждое воскресенье теперь ходит, на Устю смотрит.

– А она что?

– Хорошо мы ее воспитали, батюшка. Сказала, что из родительской воли не выйдет, а только и до свадьбы ни на кого смотреть не будет. Хоть там царь к ней посватайся, хоть король иноземный, а честь у девицы одна.

Боярин кое-как на полу зашевелился, на четвереньки повернулся, на ноги встал.

– Вот как… Боярин Захарьин пишет мне, что хорошо я дочь воспитал, чтобы не наказывал я ее строго, умница она да рассудительная. Всяк бы такой гордился.

– За ту вину я уж Устинью сама посекла. И при Дарёне она находилась неотлучно. А что до царевича… Когда что хорошее получится, так я каждую осень ту рябину варить буду?

Улыбка Евдокии была самую чуточку лукавой – и боярин улыбнулся ей в ответ.

Это вроде как и неправильно, но ведь получается-то все как хорошо. Получается? Или нет?

Но коли правда то… Устинья… и царевич Фёдор?! Это ж…

Слов у боярина не было. А вдохновение просто так и не выразишь.

– Устяша, пора мне в дорогу собираться.

– Бабушка…

– Батюшка твой приехал. Сама понимаешь, не рад он мне, да и кто б обрадовался?

– Маменька рада.

– Знаю. Ты их береги. И матушку, и сестрицу. Бестолковая она у тебя…

– Аксинья хорошая. Только…

– Только глуповата, завистлива и склонна во все подряд верить. С такими друзьями и врагов не надо.

Устя промолчала.

Есть такое.

Последнее время Аксинья успокоилась, так ведь и завидовать вроде как нечему. Устя целыми днями за прабабкой хвостом ходила. Слушала, выполняла, наново переделывала.

Как же много она не знала, не умела…

Хотя и сейчас не так чтобы умнее стала. И бабка ее наставляла не показывать никому свои умения. Самый страшный враг любой волхвы, любого волхва – толпа. Испокон веков.

С многолюдьем не справишься, всем глаза не отведешь, не запорошишь. Одолеют.

– Ладно. За сестрой приглядывай, но сильно ей не доверяй. Не по злобе выдаст, так по глупости. А ехать мне надобно. Я в святилище ходила, с сестрами разговаривала. И – твоя правда, Устя. Война у нас.

– Война?

– Необъявленная, так от того и не легче. Все верно, вырубаются рощи, на волхвов и волхвиц охотятся, изводят нашу исконную веру, Устя. Не знаю, как и кто, но уничтожают нас.

– Бабушка…

– А и мы не лыком шиты. Понимаешь, мы ведь поодиночке. Каждый свой кусочек картины видит, с другими не разговаривает. Вот и не задумывались. Волхва убили? И такое бывает, не любят нас. Роща сгорела? Так и молния туда ударить может. Ученика не оставили? А каждого и не выучишь. Рождаться вас меньше началось? А вот и неправда то.

– Неправда?

– Есть у меня пока предположение. Только страшное оно, недоброе. Устя, тебе пока о таком знать не надобно, ты не удержишься, а слово скажешь – тут и тебе конец придет, и всем Заболоцким. Сожгут всех, подворье солью засыплют.

– Бабушка?

Что же такого узнала волхва, что ТАК говорит?

– Жди, Устяша. Как приеду, тогда и расскажу все.

– А коли…

– Думаешь, и меня убить могут? – Агафья Пантелеевна помрачнела. Она тоже о таком подумывала.

– Бабушка, нет у нас бессмертных. Ты сама мне о том повторяешь что ни день.

– Повторяю… Ладно! Коли не вернусь, оставлю я тебе весточку у верного человечка. Ты его не знаешь, он сам к тебе придет.

– А если не придет?

Агафья только усмехнулась:

– Никогда его со мной не свяжут. И придет, и весточку принесет, а чтобы не сомневалась ты, про веточку скажет. Твою. Поняла?

Устя кивнула.

Понять-то поняла, но лучше б без такого обойтись.

– Бабушка, страшно мне.

– А ты не бойся. Справишься. А коли нет… пригляжу я за тобой. Обещаю. Даже оттуда пригляжу.

Устя кивнула.

Но страшно ей было до ужаса.

Страшно, жутко…

Надвигалось что-то громадное, страшное, непонятное. И противостоять ему необходимо, а как? Если не знаешь, кто враг?

Бабушка узнать обещала, так ведь это пока еще узнается…

Страшно.

Получить новую жизнь – и снова всех подвести? Этого Устя боялась больше всего. Даже больше смерти…

Бабушка уехала.

Мне страшно.

Мне ОЧЕНЬ страшно.

Одно дело – предполагать. Другое – понимать, что действительно что-то происходит, что-то надвигается на нас. Какой-то враг существует.

Если вспомнить мою жизнь…

За двадцать лет, может, даже чуть меньше, были вырублены священные рощи, выкорчеваны деревья, убиты волхвы. Почему так?

Я даже не задумывалась.

И их место заняли… кто?

Правильно, храмы.

Что происходит в Россе? Что не так?

Что вытесняет нашу веру? Веру, в которой спокойно уживаются храмы и капища, мужское и женское начала? Кому это надо?

Когда я пытаюсь припомнить…

Фёдор даже слышать про Живу не мог, его всего трясло, корчило, но… ко мне-то его тянуло! И теперь понятно, почему так.

Спящая сила тем не менее способна на многое. Бабушка мне объяснила.

Сила, даже когда она не проснулась, все равно есть в крови. Даже просто так… я бы спокойно носила и рожала детей, любые хвори обходили бы меня стороной, случись эпидемия, я бы пережила ее спокойно. Сила притягивает мужчин, делает меня привлекательной в их глазах.

Именно сила.

Это как запах у цветка, его не увидишь, но он есть.

С другой стороны…

Я не выносила малыша.

Я часто болела, пока жила с Фёдором. Болеть я перестала в монастыре.

Фёдор отослал меня, когда нашел себе ту иноземную девку. Кажется, из Лемберга. Истерман ему помог…

Значит ли это, что из меня тянули силу?

Может быть, какая-то сила была и у той девки? Только меньше, чем у меня. Или иная?

Но как это могло происходить?

Я спрашивала бабушку, почему женщина, обладающая силой, может скинуть ребенка. И получила внятный ответ – ребенка убили. Еще в ее утробе.

Да, и такое бывает.

Мы получаем свою силу от Рода и Живы. Мужчины от Рода, женщины от Живы, мы рождаемся и живем с ней. Будем мы ею пользоваться или нет, проснется она или останется спящей, то никому не ведомо.

А вот когда человек силой не обладает, а ему хочется…

Есть волхвы, есть ведуньи, а есть и ведьмы-колдовки. Это те, кто заключил сделку с Рогатым и силу от него получил. Да не задаром та сила получена. И что человеку надобно делать…

А с каждого свой спрос.

Одной женщине надо было первенца в жертву принести, второй по ложке крови в день пить. Человеческой. Третьему раз в месяц надо было убивать. Не важно кого, лишь бы убить. У четвертого все дети безумными рождались. Много таких примеров, и думать о них страшно.

А еще ведьмы и колдуны люто ненавидят таких, как мы. Нам сила от рождения дана, а они страшную цену платят. Понять, что сила дается не просто так, что с ней и ответственность приходит, – это они не в состоянии.

Да не о том речь.

Могло ли так быть, что с ведьмой я встретилась, сама того не понимая? И стала одной из жертв?

Я не могу найти ответа.

Те годы я жила как в тумане, я пытаюсь что-то вспомнить, но… ничего необычного не происходило! Терем, муж, свекровь, сенные девушки и боярышни, придирки и огорчения, книги и службы в храме…

Не было ничего ТАКОГО!

Никто у меня кровь не брал, никто со мной никаких ритуалов не проводил.

Никто…

Да что ж происходит-то?! Жива-матушка, вразуми, дай понять! Помоги разобраться!

Только бы слишком поздно не было…

Ох и страшно было Фёдору! И чтобы развеять свой страх, решил он поехать поразвлечься.

Куда?

А на Лобную площадь.

Есть такое страшненькое место в Ладоге. Есть [36].