— Увы… как поётся в одной песне: «Один мой друг, он стоил двух, он ждать не умел. Был каждый день — последним из дней. Он пробовал на прочность этот мир каждый миг… и мир оказался прочнее».

Я медленно поднял бокал, не сводя с него глаз.

— Не стоит прогибаться под изменчивый мир, — произнёс я спокойно. — Однажды он прогнётся под нас.

Мы чокнулись. Виктор улыбнулся чуть шире, довольный игрой в цитаты.

А внутри у меня кипело одно слово: урод.

— Но хватит философии. У меня есть ещё одна идея. Наш режиссёр категорически против, чтобы мы показывали финал вне эфира… но ведь здесь только свои. Никто ему не расскажет, правда?

И, не дожидаясь ответа, щёлкнул пальцами. На экране за сценой вспыхнули первые кадры боя. Зал притих, люди потянулись ближе.

Козлов наклонился ко мне.

— Ну что, Александр… какие ощущения у вас были в тот момент?

Я сделал глоток шампанского.

— Ощущения? Близость безоговорочной капитуляции соперника, — заверил я.

Виктор довольно кивнул.

— Мы уже видели бой. Пусть гости насладятся им позже. А я хотел бы поговорить отдельно. У меня есть для вас личный подарок.

Я отставил бокал и кивнул. Сердце гулко ударило в груди. Сбоку почувствовал движение. Света и Саша переглянулись. Я видел, что их лица побледнели, но в глазах было одно: момент настал.

— Не будете против, если я разделю этот момент со своей командой? — спросил я. — Наверное, вы правильно сказали, что команда — это семья.

— Отнюдь, — согласился Виктор. — Пойдёмте.

Мы поднялись из-за стола.

Мы вошли в кабинет Виктора Козлова. Дверь за нашей спиной мягко закрылась, и охрана осталась снаружи. Козлов тем самым демонстрировал на свое полное доверие. Честно говоря, было не особо похоже на манеры и привычки того Козлова, которого я слишком хорошо знал. Что ж… значит где-то в рукаве у него был прирост по козырь. По другому просто не может быть…

— Проходите, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома, — сказал Козлов.

Просторное помещение утопало в дорогом дереве и коже. Вдоль стен стояли книжные шкафы, но книги стояли ровными рядами, словно для декора, а не для чтения. Чувствовался запах дорогого табака — аромат сигар пропитал обивку кресел и портьеры.

Я сразу подметил, что бахвальство Витьки, этакая его цыганщина и любовь к роскоши, никуда не делась. Нет, это было сразу понятно ещё в коридоре, когда я увидел его портрет, но здесь роскошь зашкаливала в концентрации на квадратный сантиметр. Не знаю, может, он так себя увереннее чувствовал? Или это был пережиток голодных восьмидесятых…

Виктор сел за массивный стол из тёмного дерева. Положил руки поверх столешницы, пальцы переплетены, взгляд холодный и уверенный.

— Рад, что у меня есть возможность пообщаться с вами отдельно, — начал он, убедившись, что мы успели оценить обстановку кабинета. — Шоу проходило в непростых условиях. Чтобы его выиграть, нужно было показать не только физическую силу, но и характер.

Он сделал паузу, слегка откинулся на спинку кресла, демонстративно показывая, что контролирует разговор.

— Я ценю такие качества. Воля, дисциплина, умение держать удар… именно это делает человека сильным. И достойным.

Я молчал, выдерживая паузу, понимая, что он не договорил. В словах Витьки сквозила привычка играть роль учителя, наставника, хозяина. Но за всем этим я слышал и холодное превосходство — тоже его излюбленную ипостась.

— Власть — это то, что мы строим на глазах у других, — продолжил Витя. — Победы нужны не только на ринге. Они нужны в жизни. И то, что ты сделал, — хорошее напоминание, что сильных должны видеть.

Саша вдруг заёрзал на стуле, напряжённый, будто пружина. Он молчал, но глаза его метались — то на Виктора, то на Свету, то на меня. Я чувствовал его внутренний пожар и понимал, каких сил стоило этому пареньку держать себя в руках.

Виктор, продолжая свой монолог, несколько раз скользил глазами по Свете. Сначала будто случайно, но потом его взгляд становился всё пристальнее. Света же сидела неподвижно, не поднимая глаз. Нет, Витя её не узнавал, даже я, для которого без малого тридцать лет пролетели как один день, и то бы не узнал Светку сразу. Но Козлов будто что-то чувствовал, просто пока не понимал, что именно.

Виктор нажал на клавишу на телефоне, стоявшем на его столе.

— Заносите, — распорядился он по громкой связи.

В кабинет вошёл охранник с длинным резным футляром. Поставил его на стол и вышел обратно. Виктор раскрыл крышку и извлёк кинжал.

Он был старинный — с серебряной гардой, рукоятью, инкрустированной камнями, и клинком, на котором виднелась тонкая гравировка.

— Это не простое оружие, — Виктор обвёл нас взглядом. — Этот кинжал — часть истории. Наши предки носили такие, когда шли в бой. Для них он был символом мужества и силы рода.

Он повернулся ко мне, держа клинок на ладонях, будто передавал реликвию.

— Я дарю его тебе. Потому что в твоём бою я увидел то же самое мужество. Увидел ту самую силу, которая делала воинов достойными…

Я взял кинжал. Уверен более чем, что этот несомненно ценный кинжал для Витьки был не более чем игрушкой. Хорошо зная Козлова, можно было предположить, что подобного оружия у него целый арсенал. Но всё равно, надо отдать должное, подарок был не просто дорогой, но и символичный. Слишком хорошо я знал этого человека, чтобы понимать — Виктор протягивал мне кинжал как символ доверия, а на самом деле это был ключ от золотой клетки.

Козлов всегда был тем, кто хотел окружать себя сильными людьми. И, как считал сам, на таком антураже строилось его внешнее величие. Вот только… сам король был голым.

— Я предлагаю тебе стать моим личным телохранителем, — продолжил Козлов. — Человеком, которому я доверю самое важное — свою жизнь.

Виктор закончил свою речь, и в кабинете повисла пауза. Я рассматривал кинжал. Конечно, лихо закрутил Козлов… такие напыщенные речи, которые приводят лишь только к одному желанию — подчинить других себе. Неважно как — подкупом, запугиванием… Витька никогда не выбирал методы. Он мог улыбаться тебе в лицо, пряча за спиной этот самый кинжал, чтобы вонзить его тебе в горло. И то, что кинжал он мне подарил, ничего по сути не меняло.

Я медленно повернул кинжал в руках, делая вид, что любуюсь тонкой гравировкой на клинке. На самом деле внимание моё было не на оружии, а на обстановке.

Охраны в комнате больше не было — тот, кто занёс футляр, сразу вышел. Значит, они стоят в коридоре. Иначе Козлов никогда бы не остался без прикрытия. Дверь тяжёлая, двойная, закрывается на себя, и я сразу отметил: на полотне две массивные ручки, тоже под старину. Такую не вышибить ногой снаружи…

Я скользнул взглядом на телефон, стоявший у Виктора на столе. Связь с охраной шла через громкоговоритель. И судя по тому, как быстро до этого зашёл один из охранников с футляром, дежурят они вплотную, прямо за дверью. Как минимум один точно, а то и двое.

Козлов что-то говорил, расписывал свой дар напыщенными словами. Но для меня сейчас всё сводилось к простой арифметике. Мы втроём внутри, сам Витька передо мной, а охрана… за дверью.

Я задержал дыхание, будто присматриваюсь к рукояти, а сам в уме прикидывал — расстояние до двери, до окна, до Виктора.

Но…

Тут тишину разрезал голос Светы.

— Ты всё такой же, Витя, — шепнула она тихо. — Всё ещё любишь делать подарки, которые связывают руки. Вот только ты так и не понял, что есть люди, которых нельзя купить.

Я замер. Саша резко повернулся к матери, его глаза расширились.

Виктор застыл, медленно перевёл взгляд на Свету. В его лице что-то дрогнуло, на долю секунды. Козлов прищурился, словно пытаясь рассмотреть черты, которые память подсовывала ему из прошлого.

Эта фраза была слишком личной. Слишком точной. «Обычная спутница» какого-то бойца попросту не могла знать о его привычках и тем более говорить с ним так, словно они давно знакомы.