Сам Миша рассказывал о собственном научном пути и изысканиях в археологии – начиная с того момента, как десять лет назад, студентом Томского физмата, он, сплавляясь на каникулах на лодке по Енисею, увидел первые в своей жизни раскопки. «Решил задержаться на пару дней, посмотреть, – и вот остался в археологии на всю жизнь!»

Я ночью подготовилась и, скромно скажу, имела определенный успех с докладом по своей специальности – антропологии.

Дороган, как ни странно, тоже решила провести семинар на выбранную ею тему – можете ли себе представить, о моде! Несмотря на мой (и Миши) изначальный скепсис, она, надо признать, довольно толково рассказала о последних веяниях в этой, с позволения сказать, отрасли. Видимо, девушка оказалась усердной читательницей журнала «Искусство одеваться» – однако я не могла не отметить, что на ее выступление в купе набилось больше всего посторонних слушателей. Да, вкусы народа, лишь недавно освободившегося от тысячелетнего ярма эксплуатации, по-прежнему нуждаются в тщательном развитии! Временами в своем докладе Лариса чем-то живо напоминала мне Эллочку Людоедку, как я ее себе представляла по недавно опубликованному роману Ильфа и Петрова. Во всяком случае, слово «восхитительно» она употребила во время своего сообщения раз пятьдесят.

А потом (опять-таки по предложению Миши) мы стали придумывать новое государство, Шемаханию, которое, наподобие Затерянного мира Конан Дойла, якобы с незапамятных времен существует, никем не опознанное, в горах Алтая. Мы изобретали его историю, политических деятелей, войны и восстания, экспедиции и научные открытия, которые совершали жители. В Шемахании жили мамонты и динозавры, паровой двигатель был изобретен в шестнадцатом веке, и сейчас там летали паровые самолеты и сновали паровые автомобили, а крепостное право отменили в веке пятнадцатом, и управлял государством трехпалатный парламент из двадцати одного человека.

Мы долго и много фантазировали всем коллективом, и, право, жаль, что наши фантазии оказались никем не записаны – вышел бы преотличный фантастический роман в духе Уэллса или Александра Беляева.

Питались мы вареной картошкой и курятиной, квасом и вишнями, раками и воблой, каковых во множестве (и задешево!) выносили к проходящим поездам торговки. Правда, кое-где их гоняли бдительные милиционеры, и отдельные перегоны нам приходилось голодать. Но, как говорится, вода дырочку все равно найдет, и частную инициативу оказывалось, на радость проезжающим, задушить далеко не просто, и на следующей узловой станции мы с лихвой компенсировали недополученное.

В Новосибирске, куда мы прибыли после двух с лишним суток пути, нам предстояла пересадка.

Мише (и Карлу Иванычу, который пошел с ним для солидности) удалось в кассах, потрясая мандатом от Русского музея и Ленинградского университета, выбить для нас шесть билетов до Бийска: правда, только сидячие плацкарты.

Хочу заметить, что перед нашим десантированием в Новосибирске Дороган наконец переоблачилась и надела-таки более подобающие для экспедиции крепкие башмаки, бриджи и штормовку.

В ночном поезде нам удалось, не раздеваясь, поспать, и утром после одиннадцати часов пути мы прибыли в Бийск.

Дальше железной дороги не существовало, да и автомобильными трассами далекий этот край похвастаться не мог.

Одно было хорошо: нас ожидало непознанное, и мой Миша был со мной.

И он явно выделял меня из всей экспедиции, уважительно советуясь со мной. А временами я ловила его взгляд, когда он просто смотрел на меня.

Путь до Телецкого озера мы проделали верхом на лошадях, арендованных, вместе с провожатым, в Бийске. Не скажу, что я джигит и вольтижировщик, однако четыре экспедиции, в которых я участвовала, все сплошь в труднодоступные районы, научили меня держаться в седле. Равно как вполне прилично обращались с лошадками Василий Степанович, Карл Иванович и Иван Силыч, не говоря о Мише. Лариса, напротив, тряслась на своем мерине, словно мешок с навозом, и мне пришлось после первого дня пути смазывать ее пятую точку вазелином.

Начало Телецкого озера казалось продолжением реки Бии, вдоль которой мы ехали от Бийска, только несколько более широким: в две стороны раздвинулись высокие скалы, сплошь покрытые тайгой.

Здесь, в поселке Иогач, нам предстояло запастись провизией и нанять рабочих на всю экспедицию.

На десяти лодках, с завербованными нами рабочими и закупленным провиантом мы устремились в путь по длинному и узкому (если смотреть по карте) Телецкому озеру. Скалы с тайгой расступались все шире, солнце блистало на голубой воде, красота была изумительная.

Мы плыли в одной лодке с Мишей, и когда он помогал мне взойти на нее или выйти, всегда подавал руку или даже слегка придерживал за талию, и это было прекрасно.

После дня пути по длинному и изогнутому, словно ятаган, озеру мы прибыли на противоположный его конец. Здесь наша водная дорога кончалась. Втекающая в водоем с этой стороны речка Чулышман была настолько быстрой и порожистой, что никакая лодка не смогла бы проплыть по ней, тем более вверх по течению. Нам снова предстояло арендовать лошадей, проводника и двинуться в дальнейший путь.

Я всякий раз восхищалась, глядя, как умело Миша находит нужных людей, как уважительно, но прижимисто, экономя народные деньги, торгуется с ними, как умеет настоять на своем в случае разногласий.

В экспедиции, таким образом, оказалось около тридцати человек: глава ее Миша, трое музейных работников, начинавших с нами путь из Ленинграда, около двадцати человек рабочих и несколько проводников. И мы с Дороган – единственные представительницы слабого пола.

Не обходилось без сальных взглядов, которыми эти бородатые мужланы временами окидывали нас с рабфаковкой, о чем-то они между собой по нашему поводу шептались и смеялись. Мы оставляли это без внимания. Однако однажды один из рабочих вдруг произнес чуть не во всеуслышание:

– Эх, я бы этим девкам… – Он мечтательно закатил глаза и сделал неприличный жест.

Этот выпад был замечен Мишей. Он немедленно подошел к сквернослову и заявил:

– Собирай вещички и немедленно шуруй домой. Я тебя увольняю.

– Э, начальник! Мы так не договаривались!

– Нарушать правила социалистического общежития и сквернословить мы тоже не договаривались. Вот тебе полный расчет, девять рублей за три дня, и чеши на все четыре стороны.

– Как же я домой-то доберусь?! Через все озеро назад!

– Меня не касается.

– Начальник! Бес попутал! Хочешь, извинюсь я перед ними!

– Ты и так извинишься, а потом – оставишь нас.

В растерянности невежа оглядел толпу своих собратьев-рабочих, однако никто не пришел ему на помощь. Тогда он выругался, но вполголоса, так, чтобы мы с Ларой не расслышали, выхватил из Мишиных рук девять рублей, плюнул на землю, развернулся и побрел назад к пристани.

Дорога до Казырлыцкого урочища оказалась куда как сложной. Верхами мы поехали цугом по тропе по-над берегом реки Чулышман против ее течения, а скалы вздымались вокруг нас справа и слева едва ли не на километр.

Мы миновали селения, в которых до сих пор не знали ни радио, ни электричества, ни газет, ни даже керосина для ламп – жилища свои они освещали лучиною. О том, что произошла Октябрьская революция, они, видимо, ведали, однако по-прежнему жили как в девятнадцатом веке, а то и в пятнадцатом: ловили рыбу, били зверя, пасли на головоломных скалах коз.

На перевале Кату-Ярык дорога круто пошла вверх. Резкими изгибами тропы мы поднялись едва ли не на километр над уровнем моря.

От вида, расстилавшегося со скал, захватывало дух. Далеко внизу тек и бурлил грозный Чулышман, похожий отсюда на ручеек. Словно пестрый носовой платок, лежали на берегу крыши изб забытого селения.

В чистейшем воздухе видно было на многие десятки километров – если смотреть влево, то чуть ли не до самого Телецкого озера.

Отсюда наш путь лежал на юг. Тропа снова пошла в гору, и наконец мы достигли искомой точки: Казарлыцкого урочища, где располагались не изведанные нами и наукой курганы.