Адель тоже слышала – словно сквозь вату, – как плачет ее ребенок. Ее сын – кому она не сказала (и не скажет уже никогда!), как нуждается в нем и насколько жалеет, что уделяла ему мало времени. Убегала от малыша – то на работу, то в фитнес-клуб…

Мысли путались, налетали одна на другую. Вот и кончено все. Как глупо. Как жаль.

Она слышала: завелся мотор. Машина – ведомая неопытной рукой – неуверенно, рывком тронулась с места.

А потом вдруг резкий скрип тормозов. Скрежет. Крик. И дальше – будто черным покрывалом накрыло.

– Дима! – непослушными губами выкрикнула она.

И провалилась в обволакивающую, совершенно черную яму.

В тот вечер я решительно наплевал на все свои принципы и жестоко напился. Как пацан – мешал водку, виски, коньяк. Сименс сначала пытался наливать поменьше, подсовывать закуску, но быстро понял, что бесполезно.

Заботливо, будто мама родная, сопроводил меня на безопасный, мягкий диван. Произнес восхищенно:

– Слушай. Пока ты еще окончательно не набрался, скажи: как у тебя это все получается?

– Что получается? – пьяно усмехнулся я.

– Ну, как ты догадался – где Адель искать? Это было видение? Или голос? Просто чувство?

Я улыбнулся. Вышло кривовато.

Они, эти двое – Сименс и журналист Костик – действительно сегодня смотрели на меня, как на мессию. Когда я поговорил с ребенком, маленьким Игорьком, отшвырнул телефон и произнес:

– Я знаю.

Детские мысли читать легко. Они короткие, отрывистые, бессистемные. Шоколад. Холодно. Смешная шляпа. Нужен синий фломастер. Красивая машина. Когда вырасту, обязательно буду ездить на пожарной машине. Где мама?

Как к тебе ребенок относится – тоже чувствуешь сразу.

Настороженность: «Что за дядя?»

Скука: «Чего ему нужно от меня – мне так хорошо игралось!»

Игорек не умел задать себе вопрос: «Зачем этот незнакомец ищет маму?»

Однако мой посыл – мощнейший, на пределе возможностей – поймал безошибочно: «Мама в опасности, ей нужно помочь».

И маленькие мысли завертелись клубком: «Мама. С утра она плакала. Сердилась. Я – бестолочь. Но она меня любит. Опять пошла к дяде Кеше. Она всегда идет к нему, когда плачет».

– Дядя Кеша? – озадаченно повторил за мной Сименс.

– Кто такой дядя Кеша?! – возвысил голос я.

– Это… это, кажется, Балакин, – неуверенно произнес журналист. – Ее близкий знакомый. Он ее на телевидение и устроил.

– Она у него. Поехали.

К дому Иннокентия Степановича мы гнали на пределе возможностей «Мерседеса». Но с каждой минутой, приближавшей нас к цели, я понимал: поздно. Слишком поздно. И, когда увидел Адель, бессильно раскинувшуюся на пассажирском сиденье, еле сдержал крик.

Пожилой благообразный мужчина – он сидел за рулем – взглянул на меня со страхом. Пробормотал растерянно:

– Что вам нужно?

Я схватил его за грудки:

– Что ты с ней сделал?!

– Ей… ей просто вдруг стало нехорошо, – забормотал мужик. – Кажется, сердце. Вот, собирался в больницу ее везти.

Волны паники, исходившие от него, просто с ног сбивали. Адель же лежала совершенно спокойная, недвижимая. И, кажется, уже не дышала.

«Бардачок… Черт, кто они? Что делать?!» – метались мысли мужика.

Не сводя с него глаз, я открыл перчаточный ящик. Идеальный, как у большинства женщин, порядок. Атлас, салфетки. А сверху, диссонансом, смятый пластиковый стаканчик и пузырек темного стекла.

«Отпечатков моих на нем нет. Она сама, сама! Буду стоять на своем!»

Я обернулся к своим спутникам:

– Это он. Он – убийца. Берите его.

И прыгнул за руль.

До больницы отсюда полчаса. Шансы у меня еще оставались.

Несмотря на то что ей сразу же ввели антидот барбитуратов – бемегрид, – состояние Адели врачи оценивали как крайне тяжелое. Не приходил пока в сознание и ее возлюбленный – Дмитрий Коростелев. Маленький Игорек оставался на попечении мамы Костика.

Иннокентия Степановича Балакина взяли под стражу. Он – как сообщил Константин – пока рассказывал оперативникам складную сказку. Про злоумышленницу Адель, которая якобы отравила любимого человека, а потом попыталась покончить с собой. На вопрос: «Почему она приехала умирать к вам домой?» – отрезал: «Понятия не имею».

Однако я искренне надеялся – и прилагал к тому все свои силы, душевные и сверхъестественные, – что Адель придет в себя и расскажет правду. Молил также судьбу, чтобы она соединилась со своим любимым – здесь, на земле, а не в потустороннем мире.

Что ж, если это случится – миссия моя в Энске может считаться исполненной.

Одному жить бывает тошно.

Работа, конечно, спасает – но не до конца. Не будешь ведь все время трудиться, как бешеный топ-менеджер корпорации «Панасоник». К тому же у управленцев высокого уровня имеются жены, любовницы и секретарши. А я – совершенно одинок.

Казалось бы, в чем проблема – завести себе даму сердца? Три четверти моих клиентов – женщины, каждая вторая из них молода, мила и богата, и все они (за редчайшим исключением) почтут за благо скрасить мое холостяцкое бытие. А не хочешь связываться с клиентками – выйди на улицу, в спортивный клуб, в супермаркет. Молодой, хорошо одетый мужчина тут же оказывается под прицелом заинтересованных взглядов. Только выбирай.

Но никогда я не искал легких путей.

Мысли мои все чаще в последнее время обращались к совершенно не подходящей женщине. Не то чтобы хорошо мне знакомой. Или даже более-менее известной. Просто – пару раз встреченной на крутых дорожках. Причем я не сомневался: она должна испытывать по отношению ко мне самые негативные чувства. Потому что наши пути пересекались дважды, я ей дважды противодействовал, и оба раза оставил в дураках[38]. А она – как мне казалось – ни по свойствам характера, ни по долгу службы не принадлежала к числу тех страдалиц, которым доставляет удовольствие поражение или унижение.

Чего уж там ходить вокруг да около! Я думал о Варваре. Варваре Кононовой. Если, конечно, ее имя – реальное, а не чекистский псевдоним (на которые это племя гораздо). Но как бы она ни звалась, из моей головы никак не шла. Я просыпался по утрам, и первое, что воображалось мне: ее широкое, красивое, очень русское лицо с черными бровями вразлет; ее мощные стати и плечи спортсменки; ее говор – точный, умный, порой жесткий и язвительный; тембр ее голоса – бархатистый. И когда я думал о ней, сладкое чувство разливалось в моей груди, холодно становилось под ложечкой и воображались различные картины совместного с Варварой времяпрепровождения. Что характерно, грубый секс занимал в моих мечтаниях весьма незначительное место, что неопровержимо свидетельствовало о наличии в отношении гражданки Кононовой не голой похоти с моей стороны, а гораздо более возвышенного и глубокого чувства. Глупо таиться от самого себя! Пожалуй, можно было сказать, что я в Варвару влюблен. Странная прихоть.

Проблема, однако, заключалась даже не в том, что после унижений, которым я подверг в профессиональном плане Варвару, она не захочет со мной видеться и встречаться. Уболтать, уговорить, покорить можно любую. В своих способностях я не сомневался. Вопрос лишь времени и упорства. Однако в десятимиллионной Москве (плюс ежедневно приезжих пять миллионов) не было у меня шансов отыскать одну отдельно взятую особу. Даже со всеми моими талантами. Потому как девушка не числилась ни в каких адресных базах: ни по месту регистрации, ни по владению квартирой, участком или авто, ни по налогам или кредитам. В нашем насквозь оцифрованном и стандартизированном мире одну категорию населения разыскать до чрезвычайности трудно: действующих или даже бывших сотрудников спецслужб. Мне мой импресарио и друг Сименс – прошедший огонь, воду и медные трубы, умеющий достать звезду со дна моря и рыбку из пучин мирового космоса – о том же сказал, когда я поделился с ним своей печалью: «И не пытайся».