Понемногу стали прибывать другие члены экспедиции. Всего нас в отряде насчитывалось шесть человек, по брони музея удалось счастливо занять все места в плацкартном купе и два примыкавших к ним боковых. Пришли трое музейных работников: Карл Иваныч, Василий Степанович, Иван Силыч. Люди все трезвые, положительные, грамотные, у которых не одна и не две экспедиции за плечами.

Наконец, последней прискакала Лара Дороган: рабфаковка, практикантка, девятнадцатилетняя профурсетка. Принеслась за две минуты до отправления. Выглядела она совершенно несоответственно цели нашего путешествия. Представьте себе: в платье, в туфельках с белыми носочками, в белой беретке, да вдобавок с накрашенными губами и глазами! Словно она не в экспедицию собралась, а на прогулку в парк или кинематограф! Позор!

Правда, при ней имелся обильный вещмешок, который Лара немедленно засунула под полку: может, хоть в него догадалась положить подходящие для экспедиции вещи.

Мише, как я заметила, и ее опоздание, и внешний вид явно не понравились. Он нахмурился, но никак высказываться не стал – видимо, не желая начинать экспедицию с неприятной ноты или же думая сделать ей замечание не при всех, а позже, наедине.

– Ой, я чуть не опоздала, – пробормотала Лара явное вранье, – трамвай сошел с рельсов, представляете, прямо посредине Двадцать пятого Октября!.. Но зато успела, можете вообразить, ухватить пирожные непосредственно в самом «Норде», вот, угощайтесь! Каждому по две штуки! – Она вывалила на купейный столик картонную коробку, перевязанную шпагатом.

А потом стала со всеми знакомиться, протягивая лодочкой теплую руку. И в заключение проворковала в адрес нашего руководителя:

– А с вами, Михаил Петрович, мне очень и очень приятно снова увидеться.

Она и Мише руку жала, хотя явно была с ним знакома, и задержала свою ладошку в его дольше, чем у остальных, – или это мне почудилось?

Подумалось: «Вот и соперница объявилась. Похоже, конечно, что она очень глупа – но разве мужской пол это когда-нибудь (к сожалению) останавливало?»

Ударили в колокол. Паровоз свистнул, дернулся, и мы поехали.

Дороган продолжила страшно суетиться, демонстрируя всем, в первую очередь Михаилу Петровичу, свою незаменимость. Она побежала к проводнику и затребовала чай.

Когда девчонка удалилась, Карл Иваныч проговорил в пространство:

– Вот интересно, на каком таком трамвае она ехала, да еще по Двадцать пятого Октября, если живет на Некрасова – с родителями в отдельной квартире?

Все засмеялись.

– Да-да, – вполголоса прибавил Иван Силыч, – и непонятно, почему она рабфаковкой числится, если сама далеко не от станка, а папаша у нее в Петросовете заседает?

Карл Иваныч подхватил:

– Вот потому и на рабфаке, что папаша ее в Смольном.

Казалось, в нашем коллективе намечался очевидный кандидат на роль козла отпущения, и выбор Дороган на указанное место меня вполне устраивал. Однако Земсков охладил всех довольно строго:

– Тише! Не будем обсуждать нашего товарища за его спиной, да вдобавок самого молодого! В жизни все бывает. К примеру, она ведь могла не из дома на вокзал ехать. Разные обстоятельства бывают. Давайте лучше по ходу нашей экспедиции поддержим товарища Дороган, у которой это первый опыт полевого исследования.

Наконец чай торжественно явился в шести железнодорожных подстаканниках. Шествие проводника в мундире возглавляла Лариса. Не знаю, что она ему напела, только он расставил стаканы по столику с чрезвычайной уважительностью, приговаривая: «Для советской науки мы всегда с удовольствием…»

Все переглянулись и стали доставать из рюкзаков припасы. Миша, краснея, явил целую вареную курицу с желтыми блямбами жира на толстых ножках: «Мамочка сварила». Я сделала скромный вклад в виде бутербродов с коровьим маслом и сыром. Карл Иваныч потянул из своей торбы бутылку тридцатиградусной «рыковки», но Миша строго заметил:

– Вы это мне, пожалуйста, оставьте! Спиртное – только на черный день, если кто чрезвычайно промокнет или обморозится. В экспедиции объявляется сухой закон!

Все расселись за столиком по трое в ряд; Дороган явно старалась оказаться подле Михаила. Я незаметно для всех (кроме нее, разумеется) оттеснила девчонку. Тогда она стала обращать на себя его (да и всех!) внимание, задавая якобы умные вопросы по теме нашей поездки. Однако звучали они настолько тривиально, что стыдно было слышать их из уст рабфаковки, тем более второго курса.

– Скажите, а какой курган мы собираемся раскапывать? – адресовалась она главным образом Михаилу, выказывая горячую заинтересованность в предмете обсуждения – тем, что, не отрываясь, глядела на него, округляя глаза.

– Один из Казарлыцких курганов, самый большой из них, – снисходительно ответствовал Миша, чуть кривя рот в полуулыбке.

– А почему именно этот? – не отставала рабфаковка.

– Видите ли, раскопки во многом – это лотерея. Черт его знает, какое из многочисленных, обнаруженных ранее захоронений способно принести наибольший «урожай».

– Но какие все-таки у вас имелись основания выбрать именно этот?

– Как считает наш научный руководитель, Николай Павлович Кравченко, ввиду того, что Казарлыцкие курганы расположены на достаточно большой высоте, около тысячи шестисот метров над уровнем моря, внутри них, возможно, сохранилась мерзлота, которая способствовала лучшей сохранности объектов материальной культуры.

– Вы считаете, что этот курган могли не разграбить?

– Товарищ девушка, – свысока протянул Миша, глядя на нее примерно как на первоклассницу, – за свою тысячелетнюю историю лишь редчайшие могильники не подверглись расхищению со стороны вандалов. Грабить их начинали современники чуть ли не на второй-третий год после захоронения. Но если вдруг нет – потом по поверхности земли волнами прошлись десятки народов и цивилизаций. Посему найти неразграбленный курган – все равно что надеяться выиграть в рулетку во Владимирском клубе десять тысяч, причем поставив пять копеек. Не будет такого, даже не надейтесь.

– Владимирский клуб, кстати, и казино при нем недавно закрыли, – заметила Дороган.

Я не удержалась и съязвила:

– Вы это знаете, наверное, потому что часто туда хаживали.

Лариса метнула на меня огненный протестующий взгляд и прошипела:

– Современный человек должен знать, что происходит в его родном городе!

Вопросами, выдающими полного профана, она, похоже, сослужила себе плохую службу. Дороган рассчитывала привлечь внимание Михаила (и прочих мужчин) – известно, насколько сильный пол любит говорить о своей работе и поучать (якобы) несмышленых дам. Однако в итоге лишь продемонстрировала перед всем миром неразвитость и недалекость, что явно не прибавило ей очков. Она могла сколь угодно таращить глазенки и касаться рукава Михаила пальчиками – он, как мне показалось, в точности распознал ее цену. Об этом можно было судить по сардонической улыбке, которая к концу этого «интервью» появилась на его лице. Впрочем, мне не стоило успокаиваться: сильный пол иной раз предпочитает глупышек, на их фоне он чувствует себя гигантом мысли.

Но все-таки мне показалось, что между мною и М. стала протягиваться незримая ниточка и он относится ко мне если не симпатией, то с интересом.

До Новосибирска мы ехали два с половиной дня, и это было прекрасное время, заполненное ничегонеделаньем и постепенным узнаванием друг друга. Компания у нас подобралась неплохая – если не считать Лары, постоянно попадающей впросак и задающей глупые вопросы.

Ни в какие карты в пути мы не играли (как наши сопутники из других частей вагона) и песен под гармошку не пели. Никто из нас не желал переводить драгоценное время жизни в пустоту – разве что, может быть, Лариса, но она оказалась в явном меньшинстве и не стала высказываться по этому вопросу. По предложению Михаила, который совершенно явно становился не только формальным, но и фактическим лидером нашей небольшой ячейки, мы стали по очереди делать доклады на разнообразные интересующие всех темы. На них заходили и слушали, привлеченные тем или иным предметом, люди из других купе – поистине, велика и необорима у советского народа тяга к знаниям, которую раскрыла Октябрьская революция!