После столь категоричного заявления служанке оставалось только тяжело вздохнуть и поклониться на прощание.

Кроме личной рабыни и носильщиков, супруга регистора Трениума взяла с собой ещё одного невольника, приказав ему прихватить толстую дубинку.

Дождавшись, когда паланкин оторвут от земли, тётушка, подавшись вперёд, сделала племяннице знак приблизиться и глухим шёпотом рассказала о тех подробностях предстоящей церемонии, о которых почему-то умолчала бабуля.

— Так это настоящее жертвоприношение получается! — удивилась девушка.

Но собеседница отрицательно покачала головой.

— Не совсем. Совершать жертвоприношение столь могущественному божеству могут только особо посвящённые жрицы, а распорядительницу чествования выбирают по жребию, и ей может стать любая женщина, родившая в законном браке двух детей.

Понимающе кивнув, Ника с иронией подумала: "Неужели всю эту таинственную чехарду с какой-то мутной богиней, козлиной кровью и прочей мистической чепухой придумали только затем, чтобы найти повод встретиться, поболтать, выпить вина, потанцевать, попеть песни и вообще отдохнуть от мужа и детей?"

Тем не менее она постаралась проникнуться серьёзностью момента, ибо для внучки сенатора Госпула Юлиса Лура — это по сути первый выход в столичный свет, и ей ни в коем случае нельзя упасть в грязь лицом.

На столицу могучей Империи опускался вечер. Солнце склонилось над горизонтом. Пронзительно голубое небо постепенно синело, а из узких переулков начали расползаться сумерки. Одна за другой закрывались лавки, зато шире распахивались двери трактиров, харчевен, публичных домов и прочих увеселительных заведений, приглашавших горожан приятно провести время после тяжёлого трудового дня. Одни спешили воспользоваться приглашением и растрясти честно или не совсем честно заработанные денежки, другие чинно шли домой, дабы, как полагается добропорядочным гражданам, отужинать в кругу семьи, третьи направлялись в гости разделить с приятелями добрые яства и задушевную беседу.

Путешествие оказалось неблизким. Когда усталые носильщики опустили свой груз на камни мостовой, улица уже погрузилась в полумрак. По сторонам широких закрытых ворот, трепеща и выбрасывая искры, пылали факелы, освещая двух крепких рабов в кожаных панцирях с заткнутыми за пояс дубинками.

Подбежав к паланкину, Ушуха помогла выбраться из него закутанной в покрывало хозяйке, а потом и её племяннице. Не говоря ни слова, один из привратников распахнул узкую калитку и склонился в почтительном поклоне. В полутёмной прихожей горел лишь небольшой масляный фонарик. По стенам с еле различимыми рисунками висели гирлянды зелёных веток, а на полу стояли одуряюще пахнущие корзины с цветами.

Передав покрывало рабыне, супруга регистора Трениума знаком велела младшей спутнице сделать тоже самое. Приняв вещи, Ушуха неслышно скользнула в угол, где Ника рассмотрела сбившихся в группу женщин, очевидно, невольниц, сопровождавших хозяек на церемонию.

Поправив край сползавшего на плечо платья, тётушка направилась к плотному занавесу, отделявшему прихожую от переднего зала. Племянница поспешила за ней.

При их приближении местная рабыня, поблёскивавшая ярко начищенным ошейником на худой девчоночьей шее, с поклоном отодвинула край тяжёлого, расшитого неясным узором полотна.

"А домик у регистора Фиденария побольше, чем у его коллеги из Трениума", — мысленно хмыкнула девушка и тут же забыла обо всём, невольно залюбовавшись открывшимся зрелищем.

В прямоугольном зеркале застывшей воды чётко отражалось синее, почти чёрное небо с проступившими жёлтыми точками звёзд. По краям бассейна, трепеща на еле уловимом ветерке, горело множество плошек с плавающими в масле верёвочными фитилями, а вдоль стен просторного помещения, где уже сгустилась плотная, таинственная темнота, разбившись на группки, тихо переговаривались приглашённые на церемонию женщины.

Осторожно взяв Нику за локоток, тётушка отвела её в сторону, прошептав:

— Наверное, не все ещё собрались.

Мимо них, склонившись в торопливом поклоне, мышкой проскользнула молоденькая рабыня, лет десяти, в одной набедренной повязке.

Очень скоро она прошмыгнула обратно, а вслед за ней явилась высокая женщина с мягкой улыбкой на жёстком, грубоватом лице.

— Здравствуйте, госпожа Септиса.

— Добрый вечер, госпожа Дарция, — поприветствовала та хозяйку дома, и указав на свою спутницу, проговорила. — Это моя племянница госпожа Ника Юлиса Террина, дочь сестры моего мужа и внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

Девушке показалось, что последние слова тётушка преднамеренно произнесла чуть громче, и тут же почувствовала на себе любопытные взгляды.

— Так это правда, что ваши родители чудом спаслись во время разоблачения заговора Китуна? — вполголоса поинтересовалась супруга регистора Фиденария.

— Да, госпожа Дарция, — кивнула Ника. — Но для этого им пришлось бежать за океан.

— После церемонии я попрошу вас рассказать нам эту занимательную историю, — улыбка хозяйки дома из радушной плавно превратилась в откровенно насмешливую, а в голосе прозвучала нескрываемая ирония.

— Почту за честь, госпожа Дарция, — всё так же вежливо и радушно отозвалась девушка.

Оставив тётушку и племянницу, распорядительница церемонии скрылась в темноте, но её место тут же заняли две женщины, оказавшиеся старинными знакомыми госпожи Септисы, и той вновь пришлось представлять Нику. Сейчас же завязался оживлённый разговор, в ходе которого ей вновь пришлось отвечать на набившие оскомину вопросы.

Как-то незаметно подтянулись и другие дамы, так что скоро девушка оказалась в центре небольшой группки наиболее любопытных участниц предстоящего чествования Великой богини.

К счастью, в это время из прихожей появились ещё две женщины, и хозяйка дома зычным голосом прервала затянувшийся допрос:

— Время пришло начать восхваление Великой богини!

Все звуки моментально смолкли, послышалась нежная мелодия флейты.

Две молодые рабыни, одетые лишь в блестящие ошейники, подошли к занавесу, отделявшему первый внутренний дворик от второго, и торжественно раздвинули в стороны его половины, словно открывая залитую светом театральную сцену.

Ярки горели факелы на поддерживавших крышу столбах. В двух бронзовых чашах, установленных на треножниках по краям площадки, пылали щедро политые маслом древесные угли.

На заднем плане среди цветущих кустов белела статуя Ноны в длинной, почти до пят накидке и с простёртыми вперёд руками.

В трепещущем свете расставленных у подножия масляных плошек скульптура казалась гораздо выше, чем на самом деле, а с трудом различимые черты лица делали его таинственным и непостижимо загадочным.

Впереди, примерно посередине замощённой каменными плитами площадке, красовался покрытый короткой скатертью массивный, резной стол из темно-вишнёвого дерева, а на нём сверкала вычурная серебряная чаша, очень напоминавшая сосуд для смешивания вина.

Прохладный вечерний воздух, слитные звуки двух флейт, рассыпанные по чёрному бархату звёзды и нервный, трепещущий свет факелов наряду с сильным, будоражащим ароматом недавно распустившихся цветов создавали атмосферу ожидания чего-то мистического, чудесного, резко отличавшегося от скучных серых будней.

Распорядительница церемонии подошла к столу, и оглядев собравшихся, чётко отрапортовала:

— Я Лукста Драция Писа клянусь Ноной, хранительницей очага и покровительницей жён, мудрой Фиолой, оберегающей покой, свирепой Такерой, властительницей бед и несчастий, что в стенах этого дома сейчас нет ни одного мужчины, мальчика, юноши или раба мужского пола.

— Да услышат тебя богини, госпожа Дарция! — нестройным хором отозвались собравшиеся.

Стоя между тётушкой и одной из её знакомых, Ника быстренько пересчитала присутствующих.

Кроме шестнадцати женщин в одинаковых дурацких платьях, она разглядела двух обнажённых флейтисток. Сидевшая между ними на табуреточке, также ничем не прикрытая, третья музыкантша держала в руках небольшой барабанчик.