— Беглых рабов с собой не прихватили? — сдвинув к переносице густые, седые брови, командир кавалеристов буравил маленькими, злыми глазками начавшую лысеть макушку Гу Менсина.

— Что вы, храбрый господин! — всё так же глядя под ноги, всплеснул руками толстяк. — Мы честные артисты, ни никогда не нарушаем закон.

— Торкул, Дарган, проверить! — отрывисто скомандовал седобородый, и тут же двое кавалеристов спрыгнули с коней.

При этом, как с удивлением заметила путешественница, копьё осталось притороченным к седлу каким-то хитро заплетённым узлом.

Один из воинов, довольно грубо отшвырнув в сторону замешкавшегося Превия Стреха, полез в фургон, придерживая короткий, кривой меч, а второй рыкнул, удивлённо вскинув брови:

— Господина десятник приказал из фургон вылезти!

— А я не в фургоне, — спокойно возразила девушка.

Какое-то время собеседник молчал, сосредоточенно обдумывая услышанное и явно не понимая, что она имеет ввиду.

— Господин десятник сказал, чтобы все вышли из фургона, — пришла ему на помощь собеседница, выделяя последние слова. — Но я снаружи, а не в фургоне.

Видимо, подобный ряд логических рассуждений оказался слишком сложным для понимания и, не найдя что возразить, то ли Торкул, то ли Дарган, тяжело вскарабкавшись на приступок, с треском распахнул дверцу повозки.

— Я ничего не везу! — торопливо пояснила путешественница, с трудом сохраняя равновесие на узкой дощечке.

Вновь пропустив её слова мимо ушей, доблестный страж имперской границы, пригнувшись, забрался внутрь и, ворча, стал копаться в первой попавшейся корзине.

— Эй, господин воин! — вскричала раздражённая подобной наглостью Ника. — Чего вы ищите? Там ребёнок не спрячется, не то что взрослый раб.

— Молчи, дур! — сердито бросил кавалерист с сильнейшим акцентом. — Если жить хотеть!

— Сам заткнись! — не смогла удержаться девушка. — И оставь мои вещи…

Она могла бы сказать ещё много интересного, но сильная рука рабыни бесцеремонно зажала хозяйке рот.

— Тише, госпожа! — звенящим от ужаса голосом взмолилась Риата.

Разъярённая подобным вероломством, Юлиса вцепилась в смуглое, загорелое запястье, и с силой вывернув, освободилась от захвата. Охнув, невольница едва не упала, в последний момент умудрившись ухватиться за плечо госпожи, и взмолилась, чуть не плача:

— Потом меня накажете, а сейчас молчите во имя небожителей и всех богов Тарара!

Пока они препирались, воин отыскал в другой корзине кожаный цилиндр.

— Отдай сейчас же! — вскричала Ника, тут же позабыв обо всех предупреждениях Риаты.

Она попыталась вырвать футляр, но сильный мужчина без труда отпихнул её в сторону так, что теперь хозяйке пришлось хвататься за рабыню, чтобы не упасть.

Без труда откупорив плотно сидящую крышку, пограничник увидел папирусные свитки рекомендательных писем Румса Фарка. Видимо, ожидавший найти что-то более ценное, воин, глухо выругавшись на непонятном языке, швырнул кожаный цилиндр под ноги. Тут его жадный взгляд наткнулся на покрывало, небрежно брошенное поверх корзин.

Обозлённая столь беспардонным грабежом, Ника нашарила за спиной рукоятку кинжала. Но невольница вновь погасила пламенный порыв хозяйки, крепко обхватив её за плечи и торопливо зашептав в самое ухо:

— Умоляю, госпожа! Он воин! Их много! Они убьют вас и меня! Заклинаю Ноной и Фиолой, молчите!

— Пусти! — зло зашипела девушка. — Вижу я. Пусти, а то я сама тебя убью!

Тем временем заметно повеселевший мародёр уже повесил новенькое свёрнутое покрывало через плечо и теперь с увлечением копался в той самой корзине, где под заячьими шкурками и стиранными тряпочками покоилась круглая деревянная шкатулка, в которой кроме писем Наставника своей родне лежали пятьдесят империалов.

Путешественница с очевидной ясностью поняла, что рискует лишиться очень многого: денег, доверия артистов, если те узнают о золоте, а самое главное — документов, хоть как-то удостоверяющих личность. Ударит стражу имперской границы моча в пустую бородатую башку, и прихватит он шкатулку вместе со всем содержимым.

Но Риата права, нечего и пробовать с ним справиться. Это не полумёртвый старик и не моряк, никак не ожидающий удара. Её грабит опытный воин: сильный, крепкий, хорошо вооружённый, всегда готовый к драке, да ещё в компании таких же приятелей.

Заметив в руке кавалериста потрёпанную заячью шкурку, Ника громко хмыкнула, привлекая к себе внимание.

— Забирай! — заявила она, весело скаля зубы. — Всего два раза пользовалась.

Подозрительно глянув на неё из-под нахмуренных бровей, храбрый воин извлёк из корзины ком тряпок.

Усмехнувшись ещё шире, Ника выразительно похлопала себя по платью чуть ниже живота. Притаившаяся за спиной хозяйки Риата натужно хихикнула.

Переводя взгляд с их нагло ухмылявшихся физиономий на свою руку, мародёр с отвращением отшвырнул клочки материи, разразившись длинной, злобной и абсолютно непонятной триадой. Рыча и скаля белые, совершенно вампирские зубы, рекламой лакалюта сверкавшие на заросшем чёрным волосом лице, мужчина ринулся прочь из фургона, на ходу вытирая ладонь о засаленные кожаные штаны.

Опасаясь оказаться сбитой с ног, девушка торопливо спустилась на землю и на всякий случай отошла в сторону.

— Эй! — резанул по ушам требовательный крик десятника. — Ты кто такая?

— Меня зовут Ника Юлиса Террина, — обернувшись, представилась путешественница, заметив, что воин, осматривавший фургон артистов, тоже прибарахлился, лишив урбу кувшина с остатками оливкового масла и каких-то тряпок.

— Откуда? — не дослушав ответа, требовательно поинтересовался командир стражей границы.

— Еду из Канакерна к родственникам в Радл, — выдала Ника легенду.

— Слышал я про каких-то Юлисов, — проворчал собеседник, и его акцент обозначился ещё сильнее. — Очень богатые люди. Ты им кто?

Девушка уже собралась назвать имена приёмного папаши и дедушки с его сенаторским достоинством, но в последний момент передумала. Очень ей не понравился насмешливо-презрительный взгляд старого воина. Будь перед ней радланин или любой другой цивилизованный человек, да хоть купец или даже легионер, она бы не колебалась. Но этот старый наёмник вряд ли испытывал большое почтение к имперской аристократии. Пришлось импровизировать на ходу.

— Мой отец был двоюродным братом Лацию Юлису Агилису из младших лотийских Юлисов.

В своё время Наставник заставлял её наизусть вызубрить свою родословную, так что запутаться в родственниках путешественница не опасалась.

— Почему едешь одна? — нахмурился воин.

— Я с ними, — возразила собеседница, указав на сбившихся в кучу артистов.

— Пхе! — зло и высокомерно фыркнул десятник, грозно встопорщив колючие седые усы. — Да разве порядочная девушка поедет с этими проходимцами! Ты шлюха и самозванка!

Ника вздрогнула, словно от удара в живот. Давненько её здесь так не обзывали. Она вновь почувствовала, как внутри всё сжалось, словно перед смертельно опасной схваткой. Всплеск нетерпеливого бешенства, едва не погубивший её в фургоне, уже прошёл. Разум работал на удивление чётко.

Но смолчать сейчас, значит, навсегда опустить себя и потерять уважение артистов, а самое главное — старый козёл тогда точно решит, что перед ним именно та, о ком он говорит, ибо ни одна аристократка подобные обвинений без ответа не оставит.

Вот только, судя по мрачно-звериной роже кавалериста, он не даст ей долго разглагольствовать и просто прибьёт за первые же обидные слова, не взирая ни на пол, ни на возраст, ни на происхождение. Здесь и сейчас на этой пустынной дороге он царь, бог и инспектор ДПС в одном лице.

— Кто тебе дал право…, — каждое слово приходилось буквально выталкивать из глотки, прибегая к помощи мышц живота, от чего речь звучала как-то особенно веско и значительно.

Глаза всадника вспыхнули зловещим хищным блеском, заросшая седым волосом верхняя губа приподнялась, обнажая зловещую щербатую ухмылку.

— Господин десятник! — внезапно вскричал Гу Менсин, бросаясь вперёд, словно закрывая собой девушку. — Госпожа Юлиса выехала из Канакерна со своим дядей Мерком Картеном. Только он заболел…