— Я лучше буду говорить, что всю ночь спала и ничего не слышала, — предложила собеседница.

— Не поверят, — возразила госпожа, усаживаясь на скамеечку. — Какой сон в таком месте?

Она потёрла озябшие пальцы ног. Надо бы шерстяные носки раздобыть. А то так и ревматизм заработать не долго… Или артрит какой-нибудь?

Ждать артистов пришлось довольно долго. Но вот из-за холма появилась полотняная крыша фургона, потом державший поводья Анний Мар Прест с сидевшим рядом Тритсом Золтом и головы мулов, как будто выраставшие из-под земли.

По мере приближения путешественница всё яснее видела бледные, осунувшиеся лица, а скулу Тритса Золта украшал внушительный синяк.

— Где мальчики? — крикнула Ника.

— Здесь, госпожа Юлиса, — глухо ответил Анний Мар, кивнув себе за спину.

Когда их повозка проезжала мимо, девушка услышала за матерчатыми стенками рыдания, которые не мог заглушить даже грохот колёс по плотно утрамбованным камням.

— Давай за ними, — приказала она Риате, хмыкнув про себя: "Что-то не видно большой радости. Но, может, они просто переживают те унижения и мерзости, которые пришлось перенести? Ну и сволочь же этот Сфин Бетул!"

Когда их маленький караван выехал на ведущую в город дорогу, та оказалась уже заполнена повозками, вьючными животными и просто пешеходами. Хотя, как зевая отметила про себя путешественница, интенсивность движения все же уступала той, что ей пришлось видеть в день прибытия в Гедор.

Привычно оглядываясь по сторонам, она наткнулась на осоловелый, неподвижный взгляд рабыни. Риата медленно, как большая кукла-неваляшка, раскачивалась из стороны в сторону, казалось, только чудом не выпуская поводья из рук. Присмотревшись, поняла, что хитрая невольница обвязала их вокруг запястий и теперь дремлет с открытыми глазами, рискуя в любой момент упасть на дорогу.

— Ты ночью спала? — спросила хозяйка, ткнув невольницу в бок.

— А, что? — встрепенулась та.

— Я говорю: ты ночью спала? — терпеливо повторила Ника.

— Нет, госпожа, — жалобно всхлипнув, покачала головой Риата. — Уж очень там страшно было. И вы же приказали вас разбудить…

В последних словах прозвучал явный упрёк.

Покачав головой, девушка мысленно проворчала: "Разбаловала я её совсем", но вслух проговорила:

— Полезай в фургон и спи. А то ещё свалишься.

— Ой, госпожа, да как же так…, — без особого энтузиазма запричитала невольница. — Это вам…

— Лезь, я сказала! — рявкнула хозяйка, отбирая поводья. — Не беспокойся, долго разлёживаться я тебе не дам.

— Спасибо, добрая госпожа, — картинно всхлипнув, рабыня не удержалась от широкого зевка. — Пусть небожители наградят вас многими милостями.

Через минуту из-за неприкрытой дверки послышался лёгкий, размеренный храп. Какое-то время путешественница ещё бубнила себе под нос, награждая спутницу не самыми лестными эпитетами. Но пригревшись в меховом плаще, очень скоро сама стала зевать во весь рот. Она тёрла глаза, трясла головой, даже ущипнула себя пару раз. Однако, это слабо помогало.

Ночные приключения так вымотали тело и разум, что они настойчиво требовали отдыха, полагая короткий сон под утро совершенно недостаточным для восстановления сил.

Можно, конечно, пинком разбудить рабыню и посадить её на облучок. Вот только Ника опрометчиво решила, что позволит ей спать по крайней мере до остановки на обед. А показывать слабость даже самой себе как-то не хотелось. В конце концов девушка спрыгнула с повозки и долго шла рядом, стараясь прогнать сон ходьбой.

Солнце перевалило за полдень, а фургон артистов по-прежнему катил вперёд. Не в силах более бороться с наваливавшимся сном, путешественница уже собиралась поднять Риату, чтобы самой занять её место, когда повозка урбы вдруг свернула на какую-то неприметную малоезжую дорогу.

От тряски невольница проснулась, и стоя на четвереньках, выглянула из дверки.

— Куда это мы едем, госпожа?

— Откуда я знаю? — крепко вцепившись в скамейку, чтобы не упасть, зло огрызнулась хозяйка.

Фургон дребезжал и подпрыгивал на каменистой почве, покрытой жёсткой, порыжевшей травой. Животные, недовольно фыркая и хрипя, налегали на постромки. Матерчатые стенки повозки артистов ходили ходуном, слышались недовольные голоса и плач.

Но скоро выяснилось, что Анний Мар Прест знал, куда ехать. Перевалив через холм, караван остановился у небольшого озера, из которого вытекал узкий, но бурный ручеёк.

Из фургона стали выпрыгивать хмурые, словно помятые артисты, их жены с детьми; и всей толпой устремились к широко разросшимся кустам.

Путешественнице тоже хотелось уединиться, но понимая, что площадь зарослей слишком мала для столь многочисленной компании, решила подождать, давая своим усталым спутникам первыми справить нужду.

Спрыгнув с повозки, Ника с удовольствием потянулась, улыбаясь выглянувшему из-за облака солнышку, да так и застыла, словно вбитый в доску гвоздь.

Крайон Герс и Крина помогали спуститься на землю бледному, почти зелёному Хезину. Приния торопливо расстилала под повозкой тощий матрасик, и мальчик, опустившись на него, в изнеможении прикрыл глаза. Мать с посеревшим, осунувшимся лицом и красными глазами, укрыв сына одеялом, пошла к озеру, прихватив кувшин с треснувшим горлышком.

— Менран, — тихонько проговорила Приния, заглядывая в фургон. — Выходи, зайчик мой, не бойся. Тебя никто не обидит. Здесь чужих нет, все свои.

Из-за полога, прикрывавшего вход, появилось бледное, испуганное лицо мальчика. Робко оглядевшись вокруг, словно маленький, затравленный зверёк, он протянул к матери тонкие, трясущиеся ручки. Та осторожно приняла сына в свои объятия, и тот повис у неё на шее, мелко дрожа худеньким тельцем. Качая его словно младенца, женщина пошла к озеру, не обращая никакого внимания на застывшую столбом их спутницу. А та бездумно смотрела им вслед, боясь даже пытаться осмыслить увиденное.

Приния бережно поставила сына на траву и стала осторожно стаскивать грязный, разорванный во многих местах хитончик. При виде синяков на узенькой, по-детски трогательной спине, девушка бросилась за повозку, с трудом удерживая рвущийся из горла крик.

Спрятавшись от всех, она зарыдала, изо всех сил зажимая рот ладонями. Ослабевшие ноги подломились, путешественница рухнула на траву возле колеса, сворачиваясь клубочком и машинально прикрывая лицо накидкой, словно прячась под одеяло, как в детстве. Буквально физически ощущая муки стыда, Ника проклинала себя за жадность, глупость и неуёмное любопытство. Возможно, не подслушай она разговор охранников Сфина Бетула, не загляни за забор, став свидетельницей отвратительного зрелища, ей сейчас было бы легче? Все-таки одно дело чьи-то слова и даже собственные логические выводы, и совсем другое — когда видишь это собственными глазами.

Именно поэтому девушку прямо-таки корёжило, когда в голове вновь и вновь звучал пугающий вопрос, на который не хотелось отвечать даже мысленно: "Что же эти сволочи сделали с ребёнком?"

— Госпожа, — робко проговорила Риата, присаживаясь рядом. — Госпожа…

— Уйди! — угрожающе прорычала та, сквозь душившие её рыдания. — Это же дети! Как они могли?! Сволочи, сволочи!!! Резать, жечь… Ненавижу! А я… Я тоже сука! Пожалела…

— Тише, во имя всех богов! — забыв о почтительности, побледневшая, как полотно, рабыня заткнула ей рот шершавой, твёрдой ладонью. — Умоляю, пожалейте себя, молчите! Вы уже всё равно ничего не сможете изменить. Время назад не повернёшь, это даже богам не под силу.

На миг глаза хозяйки застлало багровой пеленой бешенства, но вдруг она как-то резко обмякла и, тихо завыв сквозь стиснутые зубы, уткнулась ей в плечо. Успевшей многое пережить за эти полтора года Нике очень часто приходилось ругать себя за глупость, но то, что она совершила на этот раз, выглядело гораздо хуже — подлостью!

— Откуда же вы, госпожа, могли знать, что так случится? — торопливо шептала невольница, испуганно оглядываясь по сторонам. — Вы же и так денег дали, не жадничали… А мальчишкам… видно, так на роду написано. Не плачьте, на всех несчастных ваших слёз и доброты всё равно не хватит.