— Я слушаю! — подбежала Мэйла, кусая от напряжения губы.

— Обряд! — скрипнул зубами Ирунг. — Они начали обряд!..

— Все! — раздался хриплый крик.

Битва закончилась. Последние баль были порублены на куски. Израненные воины, те, что еще могли ходить, пошатываясь, разбредались в разные стороны. Те, кто идти не мог, садились прямо на трупы и в окровавленный снег. Побежали вперед старики обозные с тряпьем и снадобьями. Седд Креча отбросил в сторону зазубренный меч, отнял у обозного мех с вином, жадно отпил, смыл вином кровь с лица.

— Все, дорогой Ирунг, — скривил губы в злой усмешке. — Вот теперь можно и в Гивв отправляться. Как ты думаешь, успею вернуться до весеннего сбора скирских домов? Что, Мэйла, поменяла хозяина перед смертью?

Не дрогнула жрица, не опустила взгляд. Процедила сквозь зубы:

— Нашла.

— Нет, — разочарованно прогудел Ролл Рейду, зажимая рассеченное плечо. — Все-таки с тобой, Седд, мне не сравниться. Вот не пойму, я же сильнее тебя раза в два, отчего никогда ни в борьбе, ни в схватке на деревяшках победить тебя не мог?

— Ирунг! — закричал от входа в храм Арух и пошел, заковылял по трупам. — Ты чувствуешь, Ирунг?

— Чувствую, — ответил маг храма Сади и закрыл глаза. Мир потемнел, налился кровью, надулся пузырем и лопнул. Мглистая пелена рассеялась от горизонта до горизонта, истаяла и разошлась. Воздух стал липким, пальцы заскользили, склеились и внезапно высохли, отозвавшись в висках сухим болезненным щелчком. И словно от самой Суйки донесся тяжелый стон.

— Что это? — спросил Седд Креча и вдруг заорал, срываясь в хрипоту: — Что это?!

Мертвые поднимались.

Они не хватались за оружие, не нападали на охваченных ужасом сайдов. Они поднимались и медленно, но уверенно шли в одну и ту же сторону. Те, кто потерял ноги, пытались ползти, те, кто потерял головы, шли без голов, но вся эта масса порубленных и посеченных, не разбираясь, кто из них баль, кто сайд, омерзительной толпой двинулась прочь с холма.

— Боги Скира, спасите своих детей! — прошептал Седд Креча.

— Гивв отменяется, — отчеканил тяжелые слова Ирунг. — Мэйла, снаряжай гонцов, надо вернуть отряд Седда Креча. Ролл, затяни рану и собирай воинов. Живых собирай, срочно отправляемся через Дешту в Скир!

— Что это? — снова сипло спросил Седд Креча. — Что за ворожба?

— Алтаря Исс больше нет, — устало сказал Ирунг. — И пелены больше нет. И мне все равно, выжили ли при этом Тини и Кессаа. Ничто больше не сдерживает в границах Суррару. Серые пока еще далеко, а маги Суррары близко. Или ты хочешь попытаться договориться с ними? Можно попробовать, но только глядя на них через бойницы Борки!

— Это! — ткнул латной перчаткой в уходящих мертвецов Седд Креча. — Это что?

— Это? — Ирунг прикрыл веки, задержал дыхание, пригляделся к далекому городу, вокруг которого, как и тысячи лет назад, набухла петля раскаленного камня, чтобы на этот раз обратиться в ничто. — Это Суйка. Она стала свободна. И она столь голодна, что даже свет Аилле не может остановить ее! Теперь вся Оветта — Суйка. Ясно? Ясно тебе, тан Креча? Ясно тебе, Арух?

— Что это значит? — спросил Седд, оглядываясь на выпучившего глаза бывшего советника конга.

— Увидим, — мрачно произнес Ирунг.

Меч не был вплетен в узор застывшего пламени. Меч, отнятый Эмучи у Зиди, лежал сверху. Кессаа не разглядела его сразу, она зажмурилась, чтобы не видеть блеск смерти на лезвии ножа баль. Она склонила голову, оперлась ладонями об алтарь и почувствовала попавшую в ладонь рукоять. Стиснула ее и, не глядя, взметнула клинок над головой.

Тини удивленно охнула и упала рядом.

Кессаа пришла в себя от холода. День еще не закончился, но тучи заволокли небо. Трупов рядом не было. Снег уже заметал место схватки и странные, ведущие к вершине холма неровные следы, но темные пятна пролитой крови еще проглядывали наружу.

Алтарь Исс исчез. Сначала Кессаа подумала, что кто-то выковырнул его из-под дверного косяка, но тут же поняла — нет, алтарь исчез. Дверь, неповрежденный, пусть и мерзлый грунт говорили о том, что алтарь, а вместе с ним и голова Эмучи — обратились в прах.

«Вот и все», — прошептала Кессаа и вдруг вспомнила Зиди, вспомнила, как лечила его в логове ведьмы из Скочи, и как именно тогда почувствовала, что срок жизни ее проводника короток.

«Все», — повторила Кессаа и стала разгребать снег.

Нашла и сунула за пояс нож баль.

Нашла и опустила в сапог к первому зеркалу — второе.

Стиснула в кулаке рукоять меча.

Как Зиди его называл? Колючка?..

И пошла прочь.

Она услышала свое имя на третий день.

— Да стой же ты! — заорал за спиной знакомый голос и раскатился отборной руганью. — Нет, ну вот скажи мне, старому дураку, куда ты идешь?

— Туда! — махнула Кессаа окоченевшей рукой в сторону поднимающегося бледным пятном за тучами Аилле.

— Идешь-то ты правильно! — поморщился Ярит, сползая с коня. — Сейчас восток — именно тот край, где короткий передых можно получить. Все уцелевшие баль туда пойдут. Но куда именно? К кому?.. Айра! Ну-ка, запали костерок! Сейчас соперницу твою в чувство приводить будем. Да выпусти ты меч, не украду я бальский подарок!..

Где она, былая легкость? Где ветер, бьющий в лицо? Где жар разгоряченного коня, несущего молодого хенна по весенней степи? Где юная жадность, которой всего было мало: и пищи, и золота, и гибкого сладкого тела, притиснутого к ковру, и снова — ветра, ветра, ветра… Где запах свежей подорожной травы? За дымкой времени, которая тает быстрее, чем затихает топот копыт? За лигами покоренных земель? Так неужели запах родной степи не донесется до все еще жадных ноздрей — ведь с запада несутся тучи, с запада! Только роскошный шатер великого тана стоит не в степи, а в парадном зале разоренного дуисского дворца. Не выйдешь наружу, не глотнешь полной грудью дикого ветра. Сидишь тут, как ярмарочный шут, за цветастой занавеской!