В дверь постучали, затем она скрипнула, и в проеме показалось испуганное лицо старшего стражника.

— Мудрейший! Нищенка какая-то вонючая подошла к воротам. Требует встречи!

— Она сказала слово? — нахмурился маг.

— Сказала, — неуверенно пробормотал стражник.

— Так чего же ты ждешь, дурак? — раздраженно повысил голос маг.

Стражник исчез, и через время, достаточное, чтобы скатиться кубарем с лестницы на первый ярус, а затем не бегом, но быстро подняться наверх, дверь скрипнула вновь. Ирунг поморщился: от закутанной в лохмотья фигуры действительно пахло гнилью.

— Ну? Брось маскарад, Мэйла. Что скажешь?

Нищенка выпрямилась и неожиданно оказалась высокой, крепкой и стройной. В лохмотьях мелькнуло немолодое, но очерченное резкими линиями лицо.

— Я нашла ее, Ирунг.

— Мать или дочь?

— Дочь.

— Где?

— За Мангой. В самой гуще сеторских лесов. Вот только близко подбираться пока не стала — слухами довольствовалась. Спугнуть побоялась. Уж больно тамошние ремини стерегут свои земли. Да и часть ушедших за реку баль осела поблизости.

— Уверена, что она?

— А кто же? Появилась три года назад. Словно из ниоткуда вынырнула. Молода. Красоты, по словам рептов, что руду с восточных гор везут, необыкновенной. Но не тем славна стала. Врачует она. Всякого, кто обратится. Я видела шов у одного охотника, которому она руку зашивала. Так врачевать в твоем храме учат, мудрейший.

— Значит, дочь осталась… — задумался Ирунг, хлебнул вина и потер пальцами оплывшую переносицу. — Как же она матушку свою пересилить смогла?

— А кто сказал, что она ее пересилила? А если случай помог? У храма Исс она не одна была. Не устояла бы против матери. Эх! Надо было сразу ее искать…

— Не ты ли искала? — презрительно усмехнулся маг.

— Те мертвецы, что от алтаря вышли, черными были, как уголь! — скрипнула зубами Мэйла. — Я мужские тела от женского тела едва отличила — куда уж мать от дочери! В снег она зарылась тогда или заклятие откатило ее в сторону, не знаю. В том мареве, что вокруг сгинувшего алтаря поднялось, я бы и рук своих не разглядела! Что теперь делать-то? Я ведь могу подобраться. Я бы и мать ее достала с пятидесяти шагов, а уж девчонку-то… От самострела никакая магия не спасет…

— Нет, — пробормотал Ирунг. — Она мне живая нужна.

— Зачем? — не поняла Мэйла. — Алтарь Исс она сожгла, пелену сдернула с Суррары — чего ты еще от нее хочешь, кроме мести?

— Мести? — Ирунг словно очнулся от собственных мыслей, посмотрел на Мэйлу с раздражением. — О мести забудь. И я не о мести думаю теперь, а чтобы сайдов со Скира или хеннской, или суйкской гребенкой не вычесало. И тут Кессаа могла бы помочь. Зеркало с ней пропало. Зеркало Сето. Многое можно было в том зеркале увидеть, понять многое можно. Но даже если и ничего увидеть нельзя, так уж главное давно увидели. Кессаа может Оветту от погибели избавить. Так что никакой мести. Поговорить мне с ней надо.

— Поговорить? — подняла брови Мэйла. — Это вряд ли. Мало того что она говорить со мной не станет — убить попытается! Выманить ее из-за Манги надо! Спугнуть или чем привлечь! И проследить. Живой брать, только живой. Только вот чем приманить ее, я не знаю.

— Приманить? — задумался Ирунг. — Приманил бы, кабы наживка была. Правда, есть человек, с которым она увидеться захочет. Вот только хозяин его под другое дело слугу своего заточил…

— А кто хозяин-то? — брякнула Мэйла и тут же прикусила губу, но Ирунг почему-то не разозлился, только холодом улыбку наполнил:

— Тебе ли не знать? Седд Креча. Бывший наниматель твой и нынешний враг. Отец этой девчонки. Ладно, наживка наживкой, но и без тебя я не обойдусь. Если для разговора ее мне связанной принести нужно будет — спеленаешь и принесешь! Пусть даже для начала и спугнуть ее придется. Только зеркала уж постарайся не упустить! Если оно у нее в руках, конечно…

Правитель Суррары Зах стоял на ступенях алтаря Золотого храма Риссуса и ощупывал сухими пальцами выемки в священном камне. Старший жрец старательно жмурился внизу, всем видом показывая, что не упустит ни вздоха всесильного. Зах досадливо поморщился. Все-таки этот изворотливый недоумок за все семьдесят лет своей никчемной жизни так и не поверил или не осознал, что именно Зах был свидетелем того, как сам Сурра опустил на алтарь зеркало судьбы и кинжал силы, которые погрузились в камень, словно легли на ком гончарной глины. Зеркало судьбы и теперь мутно чернело неровным осколком, как высохшее пятно крови на уступе скалы. А кинжала не было, потому как проклятый в столетиях отступник не вернул его на место.

Зах провел пальцами по длинному отпечатку, нащупал рельеф, изображающий снежный кристалл на рукояти. Как сохранять спокойствие, если кинжал уже сотни лет служит знаком силы нечестивым сайдам? Ну ничего, те преграды, которые отделяют Суррару от святыни, теперь ничто по сравнению с рассеявшейся пеленой. Маг глубоко вдохнул и провел рукавом по осколку. Зеркало было залито кровью. Почерневшей и окаменевшей за те же столетия кровью Сурры. Может ли хоть что-то сравниться с этими ценностями? Скоро и кинжал силы окажется на своем месте. Вряд ли хенны посчитают его слишком большой платой, если он — Зах — предложит им ключи от неприступной Борской крепости. Кинжал силы и право на одного пленника. Зах не может ошибаться, выматывающий нутро зов идет из Скира. Не тот зов, что заставляет мертвецов брести к северу, а правителей хеннов проливать кровь и громоздить отрезанные головы, — а другой. Тот, который приказывает ему выбить священный осколок из камня и нести его туда же, где хранится священный кинжал. Неужели давний враг все еще жив? Наверное, жив, если Сурра в тот страшный далекий день, когда его кровь начала заливать зеркало судьбы, так и сказал — или я, или он. А Сурры нет… Сурры нет, а враг жив. И недостойный, который должен был уничтожить врага, жив тоже. Мерзкий трус!

— Я слушаю! — подобострастно прошипел снизу жрец.

— Готовься, — холодно ответил Зах. — Скоро он придет.

— Кто? — согнулся в почтительном поклоне жрец.

— Варух, — твердо сказал Зах. — Я зову его.

— Ты по-прежнему уверен, что он жив? — позволил себе усомниться жрец. — Прошли тысячи лет! Ведь он не был богом? Зеркало судьбы вросло в камень! Скорее я поверил бы, что живы Сето или Сади!

— Готовься, — повторил Зах. — Я тоже не был богом, но я жив. Варух придет. Он всего лишь служка. Он не сможет мне противиться. Он жив. И не только он…

Старый Лируд всегда говорил медленно. Если требовалось что-то сказать, он прищуривался, откашливался, переводил дыхание и произносил нужные слова, нимало не заботясь о том, слушает ли его юный подопечный, или нет. Именно так, не изменив голоса ни на тон, однажды он сообщил Марику, что отца у того больше нет. «Как нет?» — воскликнул мальчишка, который только что прибежал к престарелому опекуну, чтобы сообщить удивительнейшую новость: умерший вчера старик Милди неожиданно поднялся во время погребальной церемонии и, не отвечая на оклики оторопевших родных, поплелся куда-то на запад, явно не замечая не только глубокого снега, но и того, что на его лицо напялена похоронная маска, но Лируда странное поведение покойника не заинтересовало. Он повернулся и взглянул Марику в глаза, чего не делал почти никогда, а потом медленно повторил: