— Ну вот, — прошептал Хейграст. — Забытый покупатель в лавке после закрытия — это плохая примета. Ник! Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Вам придется убить эту собаку, — прошелестел призрак.

— Не уверен, что у нас получится. — Хейграст оскалил клыки. — Она размером больше любой из наших лошадей. К тому же, как только я подумаю, что в этом костре результаты ее ночных бдений, мои сомнения становятся еще отчетливее. И как только Валгас справлялся с подобной тварью? Сдается мне, что это один из щеночков Унгра!

Хейграст оглянулся:

— Кстати, Ник, кольцо сжимается! Какие будут предложения?

— Предложение одно, — печально прошелестело в ушах, — перейти через мост.

Дан оглядел площадь и почувствовал, что его храбрость исчезла если не навсегда, то надолго. Позади них в некотором отдалении от костра, но все же близко стояли безобразные твари. Падальщики с опущенными пастями, из которых капала тягучая слюна. Стелющиеся по камням странные кошки. Громадные насекомые, напоминающие ядовитых земляных жуков. Люди. Колеблющиеся, шатающиеся люди. «Мертвые!» — с ужасом подумал Дан. И все это полуживое, смертельно опасное сосредоточение мерзости шаг за шагом медленно продвигалось вперед. А перед спутниками стоял пес. Спокойно, не вздыбливая шерсти, он рассматривал непрошеных гостей. Сжимающееся кольцо порождений тьмы его, казалось, не интересовало. В свете костра на мощной шее поблескивал шипами металлический ошейник. Толстый канат тянулся к каменному надолбу на краю моста. Длины привязи хватало, чтобы не только не пропустить никого на мост, но и охранять от посягательств кусок площади радиусом не менее трех дюжин шагов.

— Как ты думаешь, белу? — нервно спросил Хейграст, чувствуя, что лошади, косясь назад, начинают медленно переступать в сторону пса. — Причинит ли обычная стрела этому созданию хоть какой-нибудь вред?

— Если это боевой пес, боль для него не имеет никакого значения, — буркнул Лукус. — К тому же в этом городишке я истратил уже половину своих стрел. И оружейной лавки здесь, кажется, нет. Подожди, Хейграст, есть идея.

Он слез с Митера, передал его Дану, снял с Бату поводья лошадей Саша и повел их вперед.

— Что ты задумал, сумасшедший травник? — напрягся Хейграст.

Лукус успокаивающе махнул рукой и приблизился на дюжину шагов. Затем что-то бросил псу в лапы. Зверь наклонил голову, втянул запах и, насторожив уши, уставился в сторону Лукуса.

— Пропусти нас! — крикнул белу. — Нам нужна помощь. Дай пройти!

— Сейчас, — пробормотал Хейграст. — Сейчас это чудовище завиляет хвостиком и вылижет физиономию наглецу-белу.

В это мгновение пес действительно слабо вильнул хвостом и медленно лег на камень, опустив голову на огромные лапы.

— Вперед, — сдавленно прошипел Хейграст, оглядываясь на Дана.

Лукус уже заводил лошадей на мост. Пес приподнял голову и внимательно смотрел в бледное лицо Саша. Лошади в ужасе всхрапывали, но шли. Вот уже и Дан оказался на мосту. Хейграст прошел последним и, взглянув на сомкнувшуюся в полукольцо нечисть, щелкнул пальцами.

— Спасибо, пес!

Но зверь уже отвернулся. Твари, скопившиеся на площади, осознали, что добыча от них ускользает, и оглушили развалины воем.

— Скачите на середину моста! — заорал Хейграст, придерживая Аена и рассыпая на камнях какой-то порошок.

И в этот момент распираемая жаждой крови стая чудовищ наконец пересилила страх и ринулась к мосту. Последнее, что смог разглядеть Дан, — это серая лавина, накрывшая пса с головой, Хейграст, летящий в их сторону на обезумевшем коне, и несколько тварей, которые все-таки вырвались на мост, но мгновенно превратились в пылающие факелы и с визгом полетели в черную воду Маны.

— Уходим! — крикнул Хейграст. — Порошок действует надежно, но, если вся орда ринется на мост, колдовство Вика не задержит ее и на мгновение! Боюсь, что сегодня добычи многовато даже для этой собаки. Ник!

— Я здесь, — прозвучало в ушах.

— Что на той стороне моста? Не привязана ли там еще одна подобная собачка?

— Насколько я понял, пес помог вам? — ответил вопросом призрак. — На той стороне никого нет. По крайней мере, на расстоянии двух ли. Но там нет ни ручья, ни камня. Вы оставите следы. А по тому, что ты сделал на мосту, Хейграст, воины поймут, что кто-то преодолел его. Придется уходить от погони.

— Мы уйдем, — сказал Лукус. — Скоро будет дождь.

— Что ты бросил псу? — спросил Хейграст. — Вновь какие-то секретные травы?

— Нет, — нервно вздохнул белу. — Платок, которым я протирал Сашу лицо. Не думаю, что пес понял мои слова. Он понял запах.

 Сашка вновь пришел в себя на тропе. На ее обрывке. Клочья тумана колыхались справа и слева, клубились за спиной, над головой. Морок исчез. Потрескавшиеся камни висели в пустоте. А впереди чернела бездна, в которую вчера, позавчера или мгновение назад он прыгнул. Точнее, Сашка прыгнул на уплывающую тропу, но полетел в бездну, охваченный пламенем. Он все еще чувствовал боль ожога. Словно кожа слезла с головы. Сашка судорожно провел ладонью по лицу, смахнул пот, ощутил заостренные скулы, уже вполне отросшую бородку. Ожогов не осталось, как не оставалось следов от ран. Только жгучая боль от миновавшей иллюзии. И холод. Камни, на которых он лежал, остывали. А сама тропа маячила где-то впереди. Далеко впереди.

Вот и все, пришла мысль. Успокойся. Ты все равно ничего не сможешь сделать. Он сел, подтянул к себе меч. Потрогал лезвие и, вскинув руку, рубанул по каменной плитке. Белая выщербина осталась на камне. Зарубка на клинке. Но камень на глазах заполнил выбоину. Да и лезвие незаметно, но неуклонно восстанавливало форму. Сашка подполз к обрыву и попытался сдвинуть крайний камень. Безрезультатно. Тропа служила осью пространства. Ее нельзя было поколебать. Обрыв казался насмешкой. Предательством. Смертным приговором. Вот только приговоренный не имел возможности умереть. «Иллюзия пути сменилась иллюзией тупика!» — мысленно усмехнулся Сашка.

«Странно, — подумал он. — Наверное, я очень устал. Во мне словно нет никаких чувств. Нет ненависти. И не только к тем монстрам, которых выпускает на тропу наставник, но и к самому наставнику. Во мне нет ненависти даже к тому существу, которое назвалось Иллой. А уж он-то точно не был иллюзией. Я хотел бы уничтожить его, но не в отместку за совершенное, а потому что так надо. Его нужно убить. Но могу ли я принимать такие решения? И имеет ли значение, наяву совершаются убийства или в иллюзии? И что есть что? Может быть, я бесчувственный человек? Но нет же. Я боюсь смерти. Боли. Боюсь оказаться неловким, неумным, безвольным, слабым. Именно таким, какой я есть. Я трус? Отчего же я спокоен? Потому что понимаю, что мама такая же иллюзия, как и все здесь? Ищу оправдание трусости и слабости? Мама…»

Он несколько раз повторил это слово, словно возбуждая в себе странно отсутствующую ненависть к убившему мать демону. А что сделал бы отец на его месте? Сколько он разговаривал с сыном, но почему-то в памяти остались только отдельные фразы. Да и было Сашке, когда отец погиб, всего лишь двенадцать лет. Меньше, чем сейчас Дану. Хотя этот мальчишка кажется в свои тринадцать почти взрослым. Так что же это? Спокойствие или безразличие? Может быть, ключ вот в этих словах отца? «Никогда не суетись. Если попадаешь в трудную ситуацию, ищи выход из нее. Если выхода нет, пытайся его создать. Используй свои силы и силы тех, кто готов тебе помочь или даже не готов. И если тебе потребуется срубить дерево, чтобы выбраться из болота, сруби его. Правда, имей в виду, что потом придется посадить десять деревьев. Оглядись вокруг и задумайся». О чем задумываться? И что можно использовать, если все, окружающее тебя, иллюзия?

Иллюзия? Сашка открыл глаза. Встал. Подошел к краю тропы. Ее продолжение колыхалось в тумане где-то впереди. Каменные плитки заканчивались под ногами, а дальше начиналась бездна. Бездна, созданная его же воображением и сжигающая воображаемым, но вызывающим настоящую боль пламенем. Он сжал крепче рукоять меча, размахнулся и изо всех сил ударил им по камню. Искры полетели из-под лезвия. Камень треснул, а на клинке образовалась уродливая вмятина. Сашка опустился на камень, положил на колени меч и стал пристально смотреть на поврежденный металл. Края вмятины занимались дрожащей дымкой, расплывались, но он настойчиво желал сохранить дефект. Требовал, чтобы на лезвии осталось повреждение. Ясно представлял себе, как оно выглядит, и запечатлевал образ. Сашка чувствовал, что задача выматывает его. Клинок дрожал. Кисти рук расплывались в дымке. Капли пота скатывались со лба, текли по переносице, щипали глаза. Он встряхивал головой, не отрывая глаз от лезвия. А потом стало легко. Вмятина осталась. Он потрогал ее пальцем, отложил меч в сторону, взглянул на камень. Трещина исчезла. И тогда Сашка разулся, опустил ноги вниз, откинулся назад, лег спиной на холодный камень и закрыл глаза.