Встал на нее, услышав хруст стекла, выбрался из кабины, повис на руках. Ногами нащупал крыло, оперся о него левой ногой. То, что жив остался, – уже везение. Что с летчицей?

Игорь опустился ниже, к кабине пилота, что сделать было непросто. Самолет скапотировал колесами в воронку, стоял почти вертикально, задрав хвост. Игорь потряс за руку летчицу. Никакой реакции. Жива ли? Дыхания не слышно. Надо вытащить ее, может, жива, потеряла сознание. Попробовал нащупать замок привязных ремней. Обнаружил, а открыть не может. Вытащил из кармана перочинный нож, лезвием перерезал ремни. Маловат клинок, финка была бы сподручнее. Но на немецкой форме она смотрелась бы нелепо.

Летчица, освобожденная от ремней, безвольно упала на приборную панель. Быстрей действовать надо, быстрей! Правой рукой держался за борт, левой ухватился за руку летчицы. Вытянул до половины тело из кабины. Потом соскользнул по крылу на землю, стащил летчицу. Легкая, полсотни кило, не больше. Был бы здоровенный мужик в центнер весом, пришлось бы помучиться. Не мешкая, подхватил тело, отнес подальше. Из бензобака или поврежденного трубопровода вытекал бензин. Запах сильный и под ногами жижа. Малейшая искра, и будет факел. Хотел было вернуться, подобрать ранец, да передумал. Ничего ценного нет в нем. Пощупал пакет в кармане – цел, не потерялся. Значит, еще есть шанс доставить его к своим.

Теперь важно определиться – где он? Летчица застонала. Уже хорошо, живая. Игорь наклонился:

– Где болит?

Ответа не получил. Но стонет – уже хорошо, жива. Недалеко взлетела осветительная ракета. Игорь оторопел. Немцы пускают ракеты на своей передовой, а у наших такой привычки нет, впрочем – как и ракет на парашютиках. Потом послышался звук пулеметной очереди. В немецком тылу они упали, в непосредственной близости от траншей? Тогда почему немцы не бегут к самолету? Подумалось – самолет без опознавательных огней, мотор не работал, пожара на борту не было. Похоже – падение самолета осталось немцами незамеченным.

Летчица снова застонала. Игорь наклонился:

– Жива?

А сам руки-ноги ощупал, потом туловище. Ранений нет, липкой влажности крови не чувствуется. Но при такой жесткой посадке могла случиться неприятность другая – переломы позвоночника, к примеру. Летчица что-то прошептала. Игорь ухом почти к губам летчицы приник.

– Повтори, я не понял.

– Мы у своих? – услышал он вопрос.

– Не знаю.

– Я тянула, как могла. Голова сильно болит.

– Все помнишь, что было?

Летчица помолчала.

– Момент посадки не помню.

Так, сотрясение головного мозга есть. На научном языке называется ретроградной амнезией, когда травмированный забывает предшествующие события. Летчица приходила в себя, пошевелила ногами, руками. Потом ладонью по лицу провела.

– Ой, у меня кровь на лбу!

– О какую-то железяку приложилась. Выбираться отсюда надо.

Летчица попыталась сесть, опираясь на руки, застонала, упала.

– Голова болит и кружится. Ой, мамочки! Ты не бросай меня.

– Как можно? Выкинь дурные мысли из головы. Выберемся к своим, и обязательно вдвоем.

Недалеко простучал пулемет, трассирующие пули веером прошли над землей. Так стреляет обычно дежурный пулеметчик, притом не наш. Наши беспокоящий огонь не вели, экономили боеприпасы и пулеметное гнездо демаскировать не хотели. Выходит – немецкие позиции слева.

– Давай попробуем встать, я помогу.

Игорь взял девушку за руки, поднял. А она толком стоять не может, качается.

Ну это ничего, лишь бы ногами перебирала. Правую руку девушки на себя возложил, левой обнял за талию.

– Двинулись потихоньку.

Темно, видно плохо. Мелкими шагами шли, а все равно угодили в воронку. Земля рыхлая, не удержались, скатились вниз. Девушка застонала, но сознания не потеряла. Игорь вверх полез, земля осыпается. Лег на край воронки, руку протянул.

– Цепляйся, вытащу.

Буквально выдернул летчицу из глубокой воронки. Видимо, снаряд гаубицы угодил. Минометные мины воронки неглубокие оставляют. Хотел Игорь подняться, а над головой трассеры пролетели. Одна пуля в самолет угодила, он вспыхнул мгновенно, как факел. Бензин-то вытекал из него. Малейшей искры хватило. Летчица широко открытыми глазами смотрела, как горит ее У-2. Полотняная обшивка вмиг прогорела, обнажив шпангоуты. Похоже на скелет диковинного животного. Немцы всполошились.

Вечером самолета не было, а сейчас есть. Открыли по горящему летательному аппарату огонь из пулеметов. Игорь в воронку спрыгнул, летчицу за собой волоком стянул. В воронке они в безопасности. Рядом с горящим остовом мина взорвалась, потом другая.

Затем немцы стали стрелять из минометов более крупного калибра. Наши войска в долгу не остались. Сначала из пулеметов стрелять стали, потом несколько раз выстрелила пушка. Несколько минут огня с обеих сторон, потом внезапно стихло.

Зато Игорю понятно стало – на нейтральной полосе они. За спиной немцы, удаление двести, впереди наши, уже подальше, метров четыреста будет. Огнем стороны четко обозначили себя. Надо выбираться к своим. Немцы могут выслать к самолету разведку.

– Голодная, ты как? К своим надо.

– Слабость, голова кружится.

– Потерпи.

Игорь выбрался из воронки, вытянул летчицу.

– Теперь ляг на левый бок.

Сам к девушке спиной прижался.

– Правой рукой меня обними.

Ухватился за ее правую руку, перевернулся на живот. Девушка оказалась лежащей на спине Игоря. Так делали, когда надо раненого тащить на себе. Он поднялся на четвереньки.

Все удобнее, чем ползти. Стоя на ногах еще лучше, но опасно. Пулеметной пулей обоих насквозь пробьет, если угодит. Так и передвигался – на руках и коленях. Автомат мешал, назад, за спину не перебросишь, там летчица, а спереди он болтался на ремне, задевал о землю. Об одном молил Игорь – лишь бы не минное поле. Конечно, можно рукой перед собой землю проверять, но тогда скорость резко упадет, да и нагрузка на вторую руку, опорную, возрастет. Все же груз на спине.

Пару раз приходилось отдыхать. Ложился на живот, переводил дыхание, снова поднимался. Пот глаза заливал, стряхивал, мотая головой. Да когда же наши позиции? Как будто небо услышало, окликнули из окопа:

– Стой! Пароль!

Игорь выматерился.

– Лучше помог бы, раненого тащу.

Какое-то движение впереди, через пару минут боец возник. Вдвоем взяли летчицу, понесли, уже не пригибаясь.

Уже перед нашими траншеями боец спросил:

– Это по вам немцы стреляли?

– Ага, подбили самолет, кое-как дотянули до нейтралки.

– Повезло.

Перед траншеей уложили летчицу на бруствер, спрыгнули на дно стрелковой ячейки, девушку на руках бережно сняли.

– Ты постой, я сейчас санитаров позову.

Игорь к стенке траншеи прислонился. Саднили колени, брюки на них изодраны. Вскоре пришли два санитара, а с ними взводный командир. Фонарик зажег, посветил на Игоря. Санитары сразу в сторону шарахнулись. Форма на Игоре немецкая, в заблуждение ввела. А лейтенант и глазом не моргнул.

– Кто такие?

– Разведотдел армии. Самолет подбили, дотянули до нейтралки. Немцы самолет подожгли. Летчица ранена.

– Так это же ба… Женщина?

– Именно. В разведотдел армии сообщить надо, а ее в госпиталь.

– Разберемся. А вы чего встали? Поднимайте раненую и в медсанбат! – приказал лейтенант санитарам.

В землянке лейтенант смог дозвониться до штаба дивизии, положив трубку полевого телефона, сказал:

– Обещали в разведотдел армии сообщить. Ты бы не выходил в траншею, здесь посидел. У меня новобранцев во взводе половина. Стрельнут с перепугу. Выпить хочешь?

– И поесть тоже.

– Организуем.

Игорь успел перекусить, как телефон зуммер издал. Лейтенант снял трубку.

– Девятый слушает. Да, да, понял, обеспечу.

Положив трубку, сказал:

– Приказали обеспечить тебя охраной и в штаб полка доставить. Накинь, вернешь потом моим.

И протянул плащ-накидку. Лейтенант вызвал двух бойцов, оба в возрасте за сорок, серьезные дядьки.