Из печной трубы струится дымок, похоже – печные брикеты догорают. Это дело у немцев продумано, завозят. У нас солдаты ищут всё, что может гореть, – разбитые доски заборов, снарядные ящики, кузова разбомбленных грузовиков. А когда и этого не было, но были кирпичные развалины, то и он годился. В ведро наливали солярку, опускали кирпич на пару часов, а потом кирпич совали в буржуйку. Горело долго и жарко. Были моменты, когда позиции в голой степи, ни дровишек, ни кирпичей. Тогда топили толом. Брали у сапёров, строгали ножом, стружку бросали в печь. Тротил горел не хуже лучших дров. Русский человек всегда проявит смекалку, выкрутится из любого тяжёлого положения.

Метод «выкуривания» немцев из землянок с печами освоен разведчиками давно. Один из разведчиков закрывал печную трубу своей рукавицей или шапкой. Если дрова или брикет ещё горели, то дым пойдёт через щели или поддувало печи в землянку, вызовет кашель, слезотечение и вынудит выбежать из землянки. Вот тут, пока выбежавший человек в слезах и соплях и надо взять и кляп в рот. Бывает вариант, когда дрова уже не горят ярким пламенем, а тлеют угольки. Дыма нет, а угарный газ есть. Человек его не ощущает, наваливается сонливость. Сначала сонливость, переходящая в потерю сознания. Если не вытащить пострадавшего на свежий воздух, через два часа, а то и раньше, будет труп. Причём из-за карбоксигемоглобина в крови розового цвета, как поросёночек, как будто здоровьем человек пышет, румянец на лице. Потому надо не упустить момент.

Двое разведчиков заняли места по обе стороны от двери, но не в траншее, а сверху, на земле. В случае выхода офицера оба коршуном сверху бросятся, собьют с ног. Роли расписаны. У одного в кармане телогрейки кляп, у другого два отрезка верёвки. Один – вязать руки, другой – ноги. Ещё один разведчик наблюдал за траншеей и окружающей местностью. Сам Илья лежал на земле, застилающей бревенчатые накаты землянки. Сделана землянка добротно, пять накатов, пять слоёв брёвен один поперёк другого. Вполне выдержит попадание снаряда дивизионной пушки или 120-мм миномёта. Конечно, от снаряда 150-мм пушки или гаубицы не защитит, да и часто ли бывают прямые попадания? Случайность, не более.

Из землянки никто не выходил, а время шло. Торчание всей группой у землянки опасно. Скоро время смены караула. Может, он помер в землянке, например – сердце слабое оказалось? Не должно быть, отбор по здоровью в офицерские училища строгий. Впрочем, училища были до Второй мировой и в начале её. Потом, когда потери офицерского состава стали велики, организовали полковые школы, где наскоро учили фельдфебелей. Получались некие эрзац-офицеры. Звание могли получать не выше капитана, командовать подразделением не больше батальона, были и другие ограничения. В Советском Союзе в тяжёлые сорок первый – сорок второй тоже существовали ускоренные командирские курсы. Три месяца, и танкист в звании младшего лейтенанта готов. А он не умеет элементарного, даже топографическую карту читать. Окончившие полный курс военных училищ получали звание лейтенанта, а ускоренные курсы – звание на ступень ниже.

На войне продвижение по карьерной лестнице стремительное. Младшие лейтенанты или лейтенанты командовали взводами на передовой. Сколько дней отпущено Ваньке-взводному? Пять, семь, десять? Редко кто выживал дольше. Зато на место погибших поступало пополнение, а те, кто уцелел, становились ротными или командирами батарей. В мирное время так быстро менять должности не получится ни у кого, на войне возможно всё. Герой рядом с предателем или мародёром в одном отделении служат, из одного котелка едят, пока не наступит тяжёлая ситуация, когда надо делать выбор – умереть за страну или бросить винтовку и поднять руки.

Илья решил идти в землянку. Выбора не было. Либо они «берут» офицера и уходят, либо уходят без него, потому как время неумолимо истекает. Взял в левую руку нож, пистолетом пользоваться нельзя, на выстрел сбегутся часовые. Правой рукой рванул на себя ручку двери. В землянке горел аккумуляторный фонарь, под потолком плавал дым, воздух тяжёлый. На железной раскладной походной кровати офицер – в мундире и даже сапогах. На столе пара пустых банок консервов и почти пустая бутылка рома, на дне едва сто грамм. Да офицер просто пьян в стельку! Так бы и угорел до утра. Смешно, но разведчики спасли его от смерти. Следом за Ильёй два разведчика ворвались.

– Вязать, кляп в рот и нести.

– Как?

– Твою мать! Нежно, как младенца! Он нам живой и здоровый нужен.

Связали, кляп в рот засунули, офицер не очнулся. Вытащили в ход сообщения, осмотрелись, перекинули его за бруствер. Илья полевую сумку офицера прихватил, ремень через плечо перекинул. Больших секретов там быть не должно, но карта была, причём с обозначениями.

Тяжело получилось, Илья впереди, руками землю ощупывал. По зиме ледяная земля, пальцы мёрзнут, а перчатки надеть нельзя, чувствительности в них нет. Повезло, что вышли к проходу в колючей проволоке, проделанному сапёром. За Ильёй разведчики тащили бесчувственное тело офицера. Прикрывал отход третий разведчик, Захарченко. Мин немцы на нейтралке установили много. Понимали, что им наступать не доведётся, а русских минные поля задержат. Педанты во всём, обычно они делали карты минных полей. Доведись снимать – получится легко. А в Восточной Пруссии Илья и другие офицеры столкнулись с тем, что немцы карты тоже рисовать перестали. С одной стороны, признак хороший, не верили уже в свою победу. А с другой – даже взяв в плен немецких сапёров, нельзя было увидеть карту минных заграждений.

Проползли три воронки от крупнокалиберных снарядов в виде треугольника. Минное поле на этом месте заканчивалось. Илья специально старался запоминать ориентиры, чтобы не ползти на пузе лишнего. Встал, подышал на пальцы, они окоченели совсем.

– Бойцы, можно встать. «Языка» нести по очереди.

Двоим, без носилок, жердей, даже шинели, нести неудобно. Лучше один на плече, а как выдохнется, второй, потом третий, не учёл Илья, что офицер пьян, как только его через плечо перекинули, ром и консервы вытошнило. Разведчик, которого он испачкал, яростно матерился в голос:

– Тварь немецкая! За такое в болоте топить надо! Мне же теперь не отстираться.

Конечно, где телогрейку стирать и сушить? Офицера со зла попинали слегка. Повредить нельзя, нужен «язык», пробудить хотели, чтобы сам шёл. Можно придерживать с обеих сторон. Не пришёл в себя, мычал, но глаз не открывал.

Дотащили на себе до траншеи, не очень бережно опустили. Через четверть часа немец уже в штабе дивизии был. ПНШ по разведке как немца увидел, воскликнул:

– Вы его пришибли, что ли? Как допрашивать?

– Он элементарно пьян! Протрезвеет – заговорит.

– Водой его холодной облейте либо уши надерите!

– Это можно!

Офицера к колодцу подтащили, из ведра окатили холодной водой. Не понравилось немцу, руками стал размахивать, ругаться:

– Швайне! Их бин официр!

– Продолжайте, парни!

Разведчики поливали, как от озноба офицер трястись стал, немного очухался, глаза разлепил. Увидел русских в военной форме, видимо, подумал – галлюцинации.

– Век! (Прочь!) – И руками машет, отогнать хочет.

А привидения не исчезают, один ругаться начал, даже пнул.

– Вставай, пьянь подзаборная!

В голове у немца что-то соображать стало. Приподнялся, осмотрелся, потом перевернулся на живот, встал на четвереньки, поднялся в рост. Дух от него тяжёлый, пары алкоголя, табака и непонятно чего. Осмотрелся немец, ситуацию уяснил, уныло повесил голову. Вот тут уж к начальнику разведки повели.

«Языком» немец оказался неплохим, да и соврать не получится, на топографических картах все подразделения обозначены. Только значков мало. Офицер поведал, что в батальонах и ротах большой некомплект, опытных солдат мало, а новички дефектные – то со зрением проблемы, в очках с большими диоптриями, то с ночным недержанием мочи, то без двух пальцев на левой руке. Таких раньше в вермахт не брали, да и в другую армию не призвали бы. Но не сейчас. Из-за больших потерь, из-за тяжёлой обстановки на фронтах призывали всех, кто мог держать оружие. Вермахт ещё держался на кадровых офицерах и солдатах довоенного призыва, но и они уже чувствовали, что Германия терпит поражение. Кадровые офицеры большей частью из дворян, Гитлера и СС не любили, сдались бы, да не позволяла дворянская и офицерская честь. Понимали, что дальнейшее сопротивление приведёт к жертвам с обеих сторон, а ещё пострадает мирное население. Из Восточной Пруссии и так уже началось «великое переселение народа» – в западные немецкие земли, а то и вовсе в нейтральную Швейцарию или дальше, за океан, в Аргентину. Везло тем, у кого были ценности, да не бумажные марки, они стали стремительно дешеветь, а золото, бриллианты или родня за рубежами Германии.