– Привал десять минут, – прохрипел Илья.
Сейчас уже траншеи начнутся, надо решать, что делать. Или искать укрытие и ждать следующей ночи, или перебираться на нейтралку. Повезёт – успеют к своим. Илья обратился к Кузовлеву:
– Немца посмотри, дышит ли? А то, может, уже труп тащим?
Ефрейтор к немцу наклонился, прислушался.
– Дышит.
И похлопал немца по щекам. Офицер в себя не приходил, а пора бы очухаться. Не переборщил ли ефрейтор с ударом? Обычно били по затылку, там кость прочнее, в висок рискованно удар наносить. Илья решил удостовериться – офицера ли взяли. Пощупал погон на немце. Погон с прямыми краями, на нём две квадратные звёздочки – гауптман, по-нашему капитан. У старших офицеров погоны витые, на ощупь сразу отличить можно. Стало быть, не зря в тыл к немцам забирались, не позарились на офицера с передовой. Лишь бы живого дотащить, а уж там «выпотрошат» до дна.
Дальше уже двигались осторожно. Через траншеи пришлось бережно, на руках переносить. Потом волокли за ворот, на спине.
Метров на сто – сто пятьдесят успели по нейтралке от немецких траншей удалиться, как солнце взошло. Укрылись в глубокой воронке, можно сказать, повезло. Немец в себя пришёл, задёргался. Глаза мутные, ничего толком не понимает: где он? Кузовлев поднёс увесистый кулак к носу офицера. Понял, притих. Днём с обеих сторон стрельба поднялась: сначала редкая винтовочная, потом пулемёты подключились, затем миномёты. Головы не высунуть, огонь плотный. Однако беспокойно. С чего бы стрельба? Если немцы в атаку пойдут, разведчики и «язык» в воронке в тяжёлой ситуации окажутся. Илья осторожно голову приподнял. Огоньки выстрелов с обеих сторон, пули так и посвистывают над головой, но никто не наступает. Через четверть часа стрельба постепенно стихать стала и прекратилась. Время тянулось медленно. Вот от чего страдали, так это от жажды: воду из фляжек выпили, а на обратном пути набрать некогда было, почти всё время бежали. Губы пересохли, язык шершавый и пота нет, хотя под солнцем лежат и укрыться негде. Всё же дождались темноты, выбрались из воронки. Немец сам шёл, двое разведчиков лишь придерживали его за локти. Кузовлев сказал с сожалением:
– От своего склада шёл бы так, фриц! А то на нашем горбу ехал.
Перед нашими окопами разведчиков окликнул часовой:
– Стой! Кто идёт? Пароль?
– Разведка, свои!
– Ложись, а то стрелять буду!
Пришлось подчиниться, по уставу часовой – лицо неприкосновенное, подчиняется только начальнику караула или разводящему, в случае неподчинения вполне может стрелять. Было бы глупо получить пулю, вернувшись из рейда, да ещё в десяти метрах от своей траншеи. Часовой подал сигнал свистком наподобие милицейского. До войны такие свистки были у милиции и дворников, ими вызывали помощь, если случались преступления или беспорядки. Ждать разводящего или начкара пришлось долго, хорошо, что лето. Когда караульный начальник прибыл, крикнул:
– Кто такие, из чьего хозяйства?
Под хозяйством понимался полк или дивизия.
– Суслова, а командир роты – старший лейтенант Витковский.
– Знаю такого. Сейчас попробую телефонировать.
Илью зло взяло. Голодные, обуреваемые жаждой, выполнившие приказ взять «языка», они будут вынуждены ещё какое-то время лежать на земле. Случайная мина или пулемётная очередь – и всем стараниям кранты!
– Всем лежать, – приказал Илья.
Сам же поднялся в рост и двинулся к траншее. Часовой фигуру увидел, а стрелять не решился.
– Товарищ… разведчик, не знаю вашего звания, не положено. Вот сейчас вернётся товарищ старший сержант, тогда другое дело.
– Разведчики мои с пленным вон там лежат. А ты мне покажи, где эта крыса?
– Какая? Нет у нас крыс.
– Который разводящий.
– Известное дело – в землянке.
– А командир взвода?
– Там же.
Илья спрыгнул в траншею, зашагал к землянке, распахнул полог из брезента, что вместо двери был. Командир взвода, младший лейтенант, сидел на топчане, изрядно пьяный, с папиросой во рту, а старший сержант крутил ручку полевого телефона, дул в трубку, кричал «Алё!»
Илья подошёл к командиру взвода:
– Товарищ младший лейтенант! Группа разведки после трёхдневного рейда захватила пленного и сейчас находится на нейтральной полосе. Я командир группы, старшина Сафронов, действую по приказу командира дивизии. Вы саботируете приказ о немедленной доставке пленного в штаб, и я вынужден буду доложить по инстанции.
Илья специально нагнетал обстановку, соврал про комбрига. Взводного на передовой испугать чем-либо трудно, дальше фронта не пошлют, так он уже здесь. Угроза сообщить о саботаже подействовала. На фронте такое обвинение чревато трибуналом и суровым приговором. Младший лейтенант встал, изрядно качаясь, спросил у разводящего:
– Ты почему разведчиков не пропускаешь?
– Так вы сами велели. Сказали – телефонируй в дивизию.
– Дурак ты, Мезенцев, хоть и старший сержант. Пусти людей в траншею, оружие изъять, тогда и звони, кому хочешь.
А вот фиг вам, товарищи пехотинцы. Не вы оружие разведчикам давали, не вам изымать. Сейчас главное – безопасность. Разводящий с Ильёй вернулся к часовому. Илья крикнул:
– Это я, Сафронов! Все в траншею!
Разведчики подошли, первым спрыгнул Яковлев, Битков и Кузовлев опустили ему на руки пленного. У немца руки связаны, и прыгать с бруствера ему несподручно.
– Это… оружие оставьте, часовой приглядит.
Илья сделал вид, что не слышит, а разведчики команду чужого старшего сержанта игнорировали. Разведчики сразу к часовому обратились:
– Браток, вода есть? Пить хочется страсть как!
– Найду.
Часовой достал из ниши фляжку, протянул. Пили по очереди, по три булька, но фляга вмиг опустела. Илья повернулся к разводящему:
– Идём сообщать в дивизию.
Дозвонились с трудом, через несколько коммутаторов.
– Товарищ седьмой! Это старшина Сафронов. Группа задание выполнила, нахожусь в траншее роты…
Илья спросил разводящего:
– Кто командир?
– Брянцев.
– Товарищ седьмой, рота Брянцева. Да, понял, передаю.
Илья передал трубку полевого телефона разводящему. Командир взвода уже спал, аж храпел. Разводящий трубку взял, вытянулся по стойке «смирно».
– Слушаю, товарищ командир.
О чём говорил Витковский, Илья не слышал, разводящий то и дело повторял:
– Слушаюсь, так точно, исполним.
Уложив трубку на аппарат, разводящий сказал:
– Велено вас к штабу батальона отвести, туда машина придёт.
Всё шло по накатанному. Пока под конвоем разводящего добрались до штаба батальона, туда подкатила полуторка, из кабины выскочил Витковский, Илье руку пожал – и сразу к немцу. Фонариком посветил на погоны:
– О! Гауптман! Отлично! В кузов!
Разведчики с пленным в кузов забрались. Полчаса езды по разбитой дороге – и они на месте. Илья с пленным пошёл за Витковским, а разведгруппа во взвод, отсыпаться. Сразу были вызваны переводчик, машинистка, начался допрос. Илья вымотан был, хотелось спать и есть, но интерес был велик. Гауптман оказался начальником тыла дивизии, личные документы при нём были. А ещё и Илья кое-какие бумаги со стола схватил. Пленный знал много, на вопросы отвечал обстоятельно, пишущая машинка стучала как пулемёт. Илья через час допроса понял – жирного карася взяли. Не дослушав, спать пошёл, его присутствие было вовсе не обязательно.
Проснулся в полдень, пошёл на кухню, а навстречу Витковский:
– Ну, старшина, хорошего «языка» ты привёл! В штаб армии его утром отвезли, не исключено, в Москву отправят. Очень ценные сведения дал. Три дня отдыха группе даю, заслужили!
Авторитет старшины в роте после успешного поиска поднялся. Имей ты хоть какое звание и должность, а если на ту сторону не ходил, не рисковал своей шкурой, разведчики тебя равным не признают.
Да и какой Илье отдых, если у него должность старшины роты. То гимнастёрку взамен порванной выдай, то кирзовые сапоги, а ещё вечером наркомовские сто грамм. Водка – дело святое, доверить никому столь ценный продукт нельзя. Но пить могли только те, кто на задание не идёт. Идти выпившим – чистое самоубийство. Да и выпить при желании у разведчиков не проблема. Зачастую из поиска возвращались с трофеями. И шнапс, который не в чести был, и ром, и коньяк, а пуще всего консервы и шоколад. Для себя, как НЗ, отблагодарить кого-то. Скажем, в полевых авторемонтных мастерских кузнец ножи из рессорной стали отличные делал, ему и бутылку, и банку консервов отдать в качестве расчёта не грех. Трофеями брали всё – немецкие топографические карты, ножи, часы, компасы, бинокли, зажигалки, да много чего. Потому что у нас не хватало, а то и вовсе не было, во-вторых, качество было хорошим. В Советском Союзе до войны часы наручные или карманные с боем – редкость, велосипед – это уже состоятельный человек, а мотоцикл – предмет зависти у всего квартала. Личные автомобили только у заслуженных людей – академиков, людей труда, награждённых за свои свершения орденами, полярников. Патефон далеко не в каждой квартире был, а у немцев – в каждой второй-третьей землянке, а губная гармошка у многих солдат. Много различий. У наших бойцов – кальсоны и нательные рубахи, у немецких солдат – майка и трусы: летом сподручнее. Богаче немцы жили, даже на фронте. А зависти к ним не было, не ставили материальное во главе угла, как нынче. Наш боец оказался выносливей, тяготы службы легче переносил, а главное – моральный дух выше, потому как идея была, смысл. А у немцев приказ фюрера и желание хапнуть чужой землицы. Грабители вовсе не хотели жертвовать жизнями за территории.