Добрались до указанного дома, вошли во двор. Размеренная сельская жизнь, как будто империя жива и нет никакой войны. Куры роются в пыли, поросята хрюкают, мычит корова. Как-то сразу напряжение последних суток отпустило, нет чувства опасности. На крыльцо вышла пожилая женщина, Андрей ей слова мужа передал.

– Есть комната, проходите, посмотрите. Конечно, не как в городе, удобства во дворе.

Комната небольшая, одна широкая кровать с толстой периной, большими подушками. Видимо, Андрея с Настей приняли за семейную пару. Настя смолчала. Андрей о еде заговорил.

– Вареники с творогом есть будете?

– Конечно.

Бабка Агафья стала на стол собирать. Вареники в горшочке, крынка густой сметаны, хлеб круглый, деревенский, бутыль мутноватого самогона. А еще сала порезала соленого да с мясными прожилками.

– Сидайте, угощайтесь!

У Андрея при виде такого богатства на столе голодные спазмы в желудке. Налил себе самогона граненый маленький лафитник. Настю спросил:

– Будешь?

Кивнула Настя. Бабка Агафья вышла по хозяйству управиться. Андрей лафитник поднял.

– За нас! За встречу, за то, чтобы выжили!

Выпил, хлебом занюхал, кусок сала в рот кинул. Ядреный самогон, градусов семьдесят, аж дыхание перехватывает. Настя лафитник в рот опрокинула по примеру Андрея. Видимо, – самогон раньше не пила. Закашлялась, из глаз слезы текут, ртом воздух хватает. Кое-как в себя пришла.

– Ты зачем пила-то? Самогон крепкий, не вино и не водка.

– Я вообще раньше, кроме шампанского, не пробовала ничего.

– Ты ешь, а то опьянеешь.

Набросились на еду. Вилок не было, ели ложками. Вареники вкусные, с домашним творогом, да сметаны вволю. Горшочек опустел быстро.

– Ой, голова поплыла!

Настя попробовала встать, покачнулась. Андрей ее поддержал, в комнату повел. Настя села на кровать и на спину упала. Андрей расшнуровал ботиночки на ее ногах, уложил. Сам разулся, у изголовья поставил саквояж Насти и свой тощий сидор. Рядом с девушкой лег и вырубился сразу, как провалился. Женское тело рядом никаких мыслей не пробудило. Одно желание – выспаться. Через какое-то время к нему Настя прижалась, да не потому, что соблазнить хотела, а замерзла. В деревнях печь топили с утра, для приготовления пищи, а ближе к вечеру в избе прохладно становилось. Беспробудно спали до вечера. Как стемнело, в комнату дед заглянул, деликатно покашлял:

– Пора на ужин вставать, а то остынет все.

Снова за стол уселись, уже в компании с хозяевами. Жаренная картошка на шкварках, молоко парное с хлебом.

– Завтра с утра курочку зарублю, мясная похлебка будет, – пообещал дед.

После ужина Андрей протянул хозяину пятьдесят рублей.

– Это аванс.

– Так много же!

– Можно мы несколько дней поживем?

– А хоть все лето. Вам отдых, нам прибыток.

Добрые хозяева оказались и чистоплотные. Впрочем, в деревнях жизнь неспешная, злых людей мало.

А потом снова в постель, уже раздевшись. Днем-то спали в одежде, устали оба. На этот раз Андрей проявил инициативу. Впрочем, Настя и не думала сопротивляться. К удивлению Андрея, оказалась девственницей.

Утром Андрей проснулся от какой-то возни рядом. Открыл глаза, а Настя сидит на стуле в одной рубашке и держит в руках тряпицу в виде колбаски, в которой часть золотых монет.

– Андрей, прости! Я хотела тебе брюки почистить, а в карманах что-то тяжелое.

– Золото. Все жалование обращал в золотые империалы.

– О! Можно избу в деревне купить.

– Можно, но не нужно. Идет самая настоящая война, Гражданская. И что завтра с нами будет, не знает никто. Белые придут – хорошо, а красные – плохо. Отдохнем и на юг подадимся. На Дон, на Кубань, в Крым. Куда угодно, лишь бы определенность была. Тебе у твоей родни придется немного побыть, пока я воевать буду.

– Не навоевался еще? Четыре года с немцами, теперь со своими.

– Какие они свои? Свои не вешают и не расстреливают. Прости, что за больное задеваю. Маму твою кто убил? За саквояж! Чем он лучше бандита? И это представитель большевиков! Ненавижу!

Видимо, во взгляде его было что-то пугающее, Настя поежилась.

– А если я родню не найду? – спросила женщина.

– Тогда отправлю в Крым. С деньгами можно и там устроиться, переждать лихое время.

Ему надо было обнадежить Настю. Сам-то он прекрасно знал, чем кончится Гражданская война. Белые займут Крым, фактически неприступным сделают Перекоп. Но генералы учились в академиях, на решениях правильных, просчитанных. А красные ворвутся в Крым через Сиваш. Подсказать бы попозже командирам, да кто слушать будет?

Настя слушала внимательно, не упуская ни одного слова. Отныне жизнь и судьба ее были связаны неразрывно с Андреем. Андрей говорил уверенно, и женщина его словам верила. В принципе его слова были правильными, белых выбили из Крыма через три года, срок большой.

Андрей не спеша почистил пистолет. Для него как человека военного было важно содержать оружие в чистоте и смазанным. А еще зарядил магазин. Жаль, что емкость его маловата, всего шесть патронов. Про себя решил – и завтрашний день отдохнут. Еще мыслишка была – попросить бабку Агафью каравай хлеба им с Настей на дорогу испечь. Хлеб – он всему голова, с ним с голоду не помрешь. Настя в комнату влетела.

– Андрей, там деда Пантелея какой-то красный под конвоем ведет.

Подхватился Андрей.

– Будь здесь, из комнаты не выходи.

А сам из избы выскочил и к забору. Плетенный из ивы забор по грудь высотой, чтобы чужая скотина не забрела да свои куры со двора не ушли. Голову осторожно за забор свесил. Точно! Деда к избе ведет какой-то мужик в армейской форме без погон, а на левой половине груди красный бант приколот. Форма что у белых, что у красных одинаковая, царских времен. У белых погоны на плечах и галуны на рукавах, красные погоны ненавидят как символ царизма, у них знак – красный бант, немного позже красная звезда с серпом и молотом на фуражках или буденовке.

И ведет красноармеец деда к избе. Андрей на другую сторону улицы посмотрел. Нигде больше красноармейцев не видно, коней тоже. Стало быть, одиночка, какой-нибудь председатель комбеда или ревкома. Андрей от забора отбежал, встал за распахнутую дверь на крыльце. Скрипнула калитка, послышались дедовы шаркающие шаги и тяжелая поступь красноармейца. Надсадно застонали ступеньки. Дед в сени вошел, за ним красноармеец.

– Чего встал? Шагай! Где постояльцы-то?

– Да какие постояльцы, Иван? Отродясь не было, напраслину возводят.

Видимо, кто-то из соседей стуканул в комбед. В избе стрелять не стоит, выстрел услышат. Но и деда бросать на расправу не стоит. Стараясь ступать тихо, Андрей вышел из-за двери, потом широкий шаг, и он нанес удар рукоятью Кольта по темени. Рухнул на пол красный. Андрей из его кобуры вытащил потертый Наган. Дед смотрел на Андрея испуганно.

– Ты что натворил, ирод?

– Не убил. А вот он бы нас в расход пустил.

– Теперь-то с ним что делать?

– Тряпку дай, которую не жалко, и веревку.

– Подожди, ты чего, повесить его хочешь?

– Руки связать, чтобы не распускал.

Дед сходил в сарай, принес что просили. Андрей руки за спину красному завел, связал, потом тряпку в рот затолкал. А то начнет вопить, как очнется, только соседей всполошит.

М-да, не получилось завтра отдохнуть, харчами разжиться.

– Деда, продай, сколько можешь, хлеба, да еще чего съестного. По темноте уйдем мы, чтобы на тебя беду не навлечь.

– А с этим как же?

– Я его с собой уведу, он тебе более не навредит.

– Ох, лихо-то какое!

Андрей прошел в комнату к Насте.

– Как стемнеет, уходить будем, готовься.

А что готовить, если всего груза у нее саквояж? Дед кусок сала принес, четвертинку хлебного каравая и две сушеные рыбины.

– Все, что есть, не взыщи.

Андрей дал ему сотенную. За постой, за еду. Жалко деда, он добр к беженцам был, и еще неизвестно, как потом все повернется.

Андрей лежавшего без сознания мужика в комнату отволок. Не лежать же ему в горнице? Не приведи Господь, кто-нибудь в гости придет. Дед предложил: