Председатель артели писал бумагу старательно и долго, выводя каждую букву. Видно было, для него это занятие редкое, привычнее напильник или ножовка. Матвей написанное прочитал, убрал в портфель. Не так давно обзавелся кожаным портфелем по моде тех лет. У нарождающейся советской бюрократии появились привычки, своеобразный внешний вид – полувоенный френч, сапоги, фуражка с околышем и портфель. И даже сленг своеобразный, казенно-формальный.

О задержании подозреваемого в поджоге Матвей доложил начальству, получив одобрение.

– Можешь поощрить подчиненных, участвовавших в розыске, пиши представление и получи на складе отрезы из габардина, по два метра на награжденного.

Из материала можно сшить костюм либо френч. Но костюм сподручнее, в нем сотрудник ЧК вполне сойдет за штатского, не будет привлекать внимание.

Арестованного и следственное дело передали в следственный отдел, хотя Матвей лично бы расстрелял поджигателя. Уничтожать хлеб, когда в стране голод, это не борьба с режимом, а борьба с народом. Впрочем, как позже узнал Матвей, суд в самом деле приговорил Парамонова к высшей мере социальной защиты – расстрелу.

Матвей с подчиненным сотрудником отрезы в хозяйственном управлении успел получить, а вручить сразу не получилось. Звонок от дежурного спутал все планы.

– С Московского вокзала дежурный телефонировал, просил подъехать.

– Буду.

Матвей взял с собой Славина, молодого парня, направленного партией на службу в ЧК. Ранее вокзал назывался Николаевским. С приходом большевиков его переименовали. Все упоминания о царях новая власть старалась уничтожить. Начали с памятников, потом переименовывали улицы, площади, мосты, вокзалы.

Сразу прошли в отделение рабоче-крестьянской милиции на транспорте, предъявили удостоверения.

– Тут такое дело, – начал дежурный. – Наш сотрудник Беспалов заметил на путях человека с чемоданчиком. Если бы человек в железнодорожной форме был, то дело привычное. Поездные бригады на смену приходят в любое время дня и ночи. А то гражданин в цивильном, да еще завидев нашего сотрудника, попытался скрыться, пролез под вагон и стал пути перебегать. Наш сотрудник приказал ему остановиться, побежал за ним, да неудачно. Упал, подвернул ногу. Сейчас он в здравпункте вокзала, его доктор осматривает.

– Так в чем проблема, почему нам телефонировали?

Ну, упустил милиционер гражданина, да еще ногу подвернул, это его проблемы.

– А вот!

Дежурный поднял и водрузил на стол небольшой деревянный чемоданчик. Обычно такие используют поездные бригады – машинисты, кочегары, кондукторы. Дежурный расстегнул замочек, откинул крышку. Ни Матвей, ни Славин не смогли сдержать возгласов удивления. Чемоданчик был полон денег. Причем явно не бывших в обращении, все купюры новые, не захватанные пальцами, не помятые. Неизвестный сбросил чемодан, как улику. И если бы не травма милиционера, тот бы его задержал.

– Деньги считали?

– Никак нет.

– Берите свидетелей, два человека, обязательно лиц незаинтересованных, считайте, пишите протокол. А я побеседую с Беспаловым. Где здравпункт?

– Налево от дежурной части, там вывеска есть.

Милиционер лежал на кушетке, фельдшер бинтовал ему ногу. Беспалов при виде Матвея дернулся встать.

– Лежите.

И к фельдшеру:

– Что у него?

– Предполагаю перелом. Надо везти в больницу, к доктору.

– Я задержу его на несколько минут.

Матвей опросил милиционера – как выглядел незнакомец, откуда шел? И почему милиционер не сделал предупредительный выстрел вверх, чтобы задержать мужчину.

– Кто знал, что у него в чемодане? Мало ли – сокращал человек путь, бывает.

– Лицо видели?

– Далеко, черт не разобрать. По походке – молодой, не старше тридцати. Среднего роста и телосложения, двигается быстро.

– М-да.

По таким приметам найти невозможно. И отпечатки пальцев с чемодана не взять, за него уже держались и Беспалов и дежурный.

Матвей написал протокол допроса свидетеля, дал милиционеру на подпись. Вернулся в дежурную часть. Деньги еще считали, потому что много было. Деньги явно не трудовые, их никто не бросит, если мозолями заработаны. И, что вызвало подозрение, их сохранность. Уж больно новые купюры, как будто только из типографии, только номинал разный. Не хотелось Матвею связываться с чемоданчиком, дело наверняка трудное будет, «висяк».

Подсчет закончили, когда объявили сумму, все ахнули. Два с половиной миллиона послереформенных рублей. По курсу – 1 рубль 94 копейки за американский доллар. Правительство провело денежную реформу, выпустило золотые червонцы.

Во времена Екатерины Второй за один рубль давали 1,39 доллара. После финансовой реформы Витте в 1897 году курс золотого рубля стал 1,94 доллара. При Николае II рубль имел сто процентов золотого обеспечения, свободно обменивался в банках Лондона, Парижа, Берлина, Вены, Рима. С началом Первой мировой войны курс рубля стал падать. В 1916 году доллар стоил 6,7 рубля. В 1917-м – 11 рублей, в 1918-м – 31,25 рубля, опустившись в 1923 году до 2,352 рубля. Инфляция и обесценение просто жуткое.

Так что сейчас в чемоданчике, невзрачном с виду, целое состояние. Такой чемоданчик надо перевозить с вооруженной охраной. После подписания актов Матвей забрал чемоданчик и на Гороховую, в ЧК. Чемодан со всей наличностью сдал на экспертизу. И уже к вечеру получил ответ – все купюры фальшивые, высокого качества. Матвей сам пошел к экспертам.

– Ошибки быть не может?

– Исключено. Нет водяных знаков. Но уровень высокий. Не исключено, что делали в типографии и оборудование новое, может даже импортное.

– Ничего себе!

– Так что особые условия хранения, вроде сейфа, не нужны. Можно сказать, макулатура.

Вот почему неизвестный на станции так легко расстался с чемоданчиком. Реформа только прошла, а фальшивомонетчики уже выпустили партию. Если бы все поддельные купюры пошли в обращение, ущерб государству был большой. И вовсе не факт, что партия фальшивок в чемодане единственная. Могли быть еще. Стало быть, надо как можно скорее эту типографию обнаружить, а всех причастных арестовать.

Матвей доложил руководству, даже показал несколько купюр разного достоинства. Начальник посмотрел на просвет, помял в руках.

– Даже хрустит.

Хрустела бумага только высокого качества.

Во все времена находились желающие быстро обогатиться. Как им казалось, быстро осуществить желания можно было, печатая фальшивые деньги. Только это видимость, слишком много надо знать тонкостей. Государство всегда защищает свои финансы, это один из устоев экономики. На любой купюре, кроме бумаги особой выделки, много тайных знаков, особая краска, все секреты знают только на фабриках Гознака, выпускающих эти купюры.

Матвей в особенностях печати денег ничего не понимал. Поэтому, взяв по нескольку купюр разного достоинства, направился на Монетный двор в Петропавловской крепости. Конечно, не совсем та организация, там монеты чеканят, а не бумажные деньги печатают. Представился руководству, купюры предъявил. Начальник вызвал старейшего работника, который при царском режиме участвовал в выпуске ценных бумаг. Тот рассмотрел под лупой подделки.

– Фальшивка, но качество изготовления очень высокое! – заявил он. – Изготовлено не с помощью клише, как большинство фальшивомонетчиков делает, на типографских станках.

– Даже так? – удивился Матвей.

– А вы представьте. Руководство типографии по окончании трудового дня ушло – директор, бухгалтер, технолог. А рабочие в ночной смене сговорились, да и напечатали денежку, утром поделили. А только не всякая типография может в точности купюру воспроизвести.

Похоже, старый мастер знал много, о чем начальник представления не имел, поскольку был назначен на пост партией большевиков. Не за знания, а за преданность социалистическим идеалам. Матвей поднялся.

– Ну, мы не будем занимать время руководства, побеседуем наедине.

У старого мастера на Монетном дворе каморка маленькая, двоим едва поместиться. Стол, на котором крохотные тиски, да стул. На столе инструменты – резцы, штихели. Похоже, мастер вырезал на медных заготовках монет аверсы и реверсы, работал гравером. Обычный технологический процесс – художники рисовали несколько вариантов монет разного номинала, граверы делали в металле. Представительная комиссия оценивала, выбирала лучшее, с их точки зрения. А потом уже монеты, то есть их прототипы, везли в Москву, в Наркомат финансов, для утверждения.