Вылез из машины, руки поднял, чтобы неизвестные сдуру не стрельнули. Непонятно, кто они? То ли бандиты, то ли представители новой власти. Впрочем, одно и то же. И те и другие грабят и убивают без закона, без суда, руководствуясь классовым чутьем. Если не крестьянин или пролетарий, значит, враг!

В это время из подъезда вышел Николай с сотрудником. Моментально поменяли ситуацию. Оба выхватили из карманов пальто револьверы. Но и грабители ждать не стали. Обе стороны стали стрелять. Матвей за машину присел. Не хватало еще дурную пулю поймать. Семь-восемь выстрелов прозвучало и стихло. Николай крикнул:

– Матвей, ты жив? Кончилось все, выходи.

На тротуаре трое лежат. Двое бандитов и сотрудник Николая. Сам он за левую руку держится.

– Зацепило!

А по кисти руки кровь стекает и крупными каплями на снег падает.

– Тебе в больницу надо, ранен! – посоветовал Матвей.

– Вези!

– А эти?

– Забери оружие и документы.

Матвей собрал оружие, документов в карманах не оказалось. Револьверы бросил на сиденье, открыл дверцу салона, усадил Николая. Поставил рычажок зажигания в нужное положение, двигатель завел. В двух кварталах Мариинская больница. Поехал туда, помог Николаю в приемный покой пройти. Доктор рану осмотрел, оказалась сквозной. Матвей такие на фронте не один раз видел. Если инфекция не попала, через две недели заживет. И доктор сказал то же самое. Все же Николай крови потерял много. Матвей помог ему дойти до машины.

– Куда едем?

– Вези на Гороховую, два.

Знакомый адресок! Раньше там штаб Отдельного корпуса жандармов был. А ныне здание под свои нужды революционеры приспособили. Здесь же попозже обоснуется печально известная ЧК, потом ВЧК, затем ГПУ. Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем с неограниченными полномочиями создали в Петрограде седьмого декабря 1917 года. Ленин назвал ЧК разящим оружием пролетариата. Являлось органом по защите власти, основным инструментом красного террора, проводимого большевиками против социальных групп, провозглашенных классовыми врагами. Если вначале большевики играли в законность, судили подозреваемых революционными трибуналами, то уже в восемнадцатом году, после нескольких убийств, стали расстреливать без следствия и суда. Только по приговорам ревтрибуналов в период 1917–1922 годов было расстреляно 140 тысяч человек. И никто не считал жертв красного террора.

Матвей помог Николаю подняться на третий этаж, да фактически занес. В комнате накурено, хоть топор вешай. За столом дежурный. Николай доложил о нападении, гибели сотрудника.

– А это кто с тобой?

– Шофер из флотского экипажа.

– Бери на замену, он же рабочий, пролетарской крови! Правильно, товарищ?!

– Наверное.

– Ты в каких-нибудь партиях состоял?

– В списках не значился, однако – был сочувствующим, так сказать – разделял платформу. Даже товарищу Ленину еще лет шесть-семь назад отвозил документы и беседу имел.

– Так что же ты молчал? Николай, с тобой рядом готовый боец за победу над мировой буржуазией, а ты ворон ловишь! Вот что, по случаю ранения даю неделю отдыха. А ты, товарищ…

– Матвей, Митрофанов я.

– Митрофанов, зайди ко мне завтра часов в десять. Заявление напишешь, все как положено.

– И паек будет?

Матвей решил играть роль человека туповатого, но исполнительного. Такие любой власти нравятся, не задают лишних вопросов.

Матвей отвез домой Николая, помог зайти в квартиру. А потом поехал на машине в Ольгино. Все равно завгар уже давно дома, да и все безразлично ему. Гараж и машины принадлежат флотскому экипажу, а фактически машинами и шоферами пользуются революционеры. И попробуй им возрази.

Матвей своих на даче навестил – проведал, успокоился, денег дал, что от Николая получил. Главное – успокоился, с родителями и женой все в порядке.

Утром уже на Гороховой. За ночь ничего не изменилось, так же накурено, люди снуют.

– Ага, шофер вчерашний! Ты, товарищ, не тушуйся. Хоть какие-нибудь документы имеются?

– Конечно, паспорт вот.

Паспорт стараниями Матвея потерт, помят, выглядит сильно подержанным. Зато год выдачи подозрения не вызывает. Человек за столом вписал его данные в толстый журнал, выписал мандат.

– Держи! Стажером пока походишь. А главным у тебя будет Скворцов. Пойдем, познакомлю.

По коридору прошли в комнату.

– Скворцов, к тебе стажера привел. Он шофер, с машиной.

– Очень кстати! Меня Федором звать.

– Матвей Митрофанов.

– Слышь, Скворцов! Он с Лениным знаком еще с десятого года.

– О!

Через несколько дней Рождество. Кто хотел и смог, потянулись в церкви. Большевики, с подачи Ленина, были воинствующие атеисты. Как по Матвею – веровать или нет, это дело каждого и принуждение в этом вопросе неуместно. Служителей культа, неважно – православных, католиков, мусульман, стали репрессировать буквально с первых месяцев новой власти. Многие церкви и монастыри закрыли, разграбили. Мало того, Соловецкий монастырь превратили в лагерь для заключенных. Многие монахи монастыря, предупрежденные одним из чекистов, ушли по льду озера в Финляндию, тем и спаслись. Через год с небольшим последовало указание Ульянова:

«Попов надлежит арестовывать, как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения опечатывать и превращать в склады».

Матвей стал отращивать волосы на голове, усы. На службе заметили.

– Ты становишься похож на анархиста, они патлы любят.

Матвей отшучивался, сам же смотрел, как работают чекисты. Оторопь брала от потрясающего непрофессионализма. Зачастую, не имея доказательств вины, их просто «выбивали» на допросах. И эти люди показывали пальцем на Охранное отделение. Дескать, сатрапы! Душители свободы и демократии! Сами значительно превзошли жандармов в жестокости и беззаконии. Какие адвокаты? Они исчезли на многие десятилетия, как класс. На показательных процессах были, но как антураж, например, по делу Промпартии.

В один из дней, когда уже начало пригревать солнце, потекли сугробы, к Матвею у ворот гаража подошел человек, представился штабс-капитаном Ермаковым.

– Гражданин, я вас не знаю.

– Бросьте, ротмистр, не фиглярничайте. Мне, когда прапорщик Зотов сказал о встрече, не поверилось. Пару раз проходил мимо, но вы внимания не обратили. А я вас узнал. Попытайтесь вспомнить офицеров при награждении. Вас тогда Владимиром отметили. Ну? Мы недалеко друг от друга стояли.

Уже несколько лет с тех пор прошло, да и выглядели по-другому. Тщательно выбриты, парадные мундиры, сапоги блестят, как зеркало. Ермаков в доказательство стал приводить детали, которые в самом деле были. Матвей осмотрелся по сторонам. Не провокация ли? Ермаков понял.

– Можете меня не опасаться.

– Чем обязан?

– Ну вот, другой разговор. Как вы относитесь к новой власти?

– Никак, пытаюсь приспособиться.

– Смотрю – получается, шоферите.

– При любой власти кушать хочется. Нельзя ли ближе к делу. Мне машину надо подать вовремя. Вы же пришли не за тем, чтобы вспомнить былое?

– Верно. Но разговор наш не для улицы, серьезного подхода требует.

– Тогда где и когда?

– Чувствуется хватка. После восьми вечера у входа в лавру.

– Буду.

Матвей торопился, время поджимало. Из стажера он уже полноправным чекистом стал, при мандате и револьвере и кожаная тужурка и кепка очень кстати оказались. Да большая часть питерских чекистов щеголяли в кожанках. В семнадцатом году Британия поставила России комплекты кожаного обмундирования для пилотов – шлемы, куртки, краги, брюки, сапоги.

Чекисты обнаружили груз на складах, экспроприировали, раздали сотрудникам. Получилось вроде униформы. Еще «Маузеры К 96» в деревянной кобуре-прикладе на ремешке через плечо для цельного образа. Маузеры в ЧК уважали за сильный, точный и дальний бой, но пистолетов на всех не хватало. После заключения Брестского мира большевики договорились о продаже пистолетов с фабрики в Оберндорфе, даже серия была – с укороченным стволом и рукоятью, прозванная на Западе «Боло-Маузер» от «большевистский Маузер».