Через несколько часов ожидания все же подали к перрону поезд. Толпа хлынула в вагоны. Кто сильнее или наглее, заняли места, другие остались стоять в коридорах. А кто-то и вовсе по перрону метался, пытаясь сесть в вагон. Молодые парни висели на подножках, держась за поручни. Матвею досталось место в тамбуре. Слава богу, ехать недалеко, да и выходить сподручнее. Стоял, молчал, а люди громко ругали новую власть. Сначала многие отречению царя радовались, надеясь на перемены. Перемены появились, но в худшую сторону. Теперь ругали всех членов правительства, Думу.

Поезд шел медленно и путь до Ольгино получился в два раза дольше по времени. Уже вечер, солнце к закату клонится. От близкого Финского залива тянет ветром, сыростью. С поезда сошли дачники. Впрочем, большей частью горожане, во время войны перебравшиеся за город, где выжить легче. От станции к дачному поселку тропинка через рощу, да не одна, потому как поселок протяженный. И приехавший народ по всем тропинкам вереницами разошелся. Матвей вспомнил, как познакомился два года назад на этой тропинке с девушкой Александрой, ставшей его женой. Не такой хотел видеть жизнь Матвей, более счастливой, сытой. Ан война спутала все планы.

Впереди, за поворотом тропинки, вскрик. По голосу – женский. Заторопился Матвей. Картина неприглядная. Грабитель с ножом, перед ним женщина средних лет, прилично одетая, в левой руке тяжелая сумка с покупками, в правой руке небольшая женская сумка-ридикюль. Грабитель эту сумку вырвал из рук женщины, открыл, собираясь забрать деньги. А у женщины еще серьги золотые в ушах и кольцо обручальное, и они явно грабителю достанутся, кто ему помешать сможет? Для грабителя появление Матвея лишь помеха, не узрел в нем для себя угрозы уголовник.

– Нож брось и сумку отдай хозяйке, – приказал Матвей.

– Ой-ой! Испугался прямо! Ступай мимо, если жизнь дорога! Нет, сначала карманы выверни!

Да все с ужимками сказано, вероятно – кокаинист со стажем, да еще прошедший тюремную школу. Такие понимают только силу. Матвей полез во внутренний карман пиджака, якобы за портмоне, но достал револьвер. Обычный грабитель отступил бы. Нож против револьвера не пляшет, так урки выражались. Но, видимо, ломало грабителя, дозы очередной хотелось. Сумку женскую на землю швырнул, сделал шаг вперед. Матвей грабителя подпускать не собирался, выстрелил ему в бедро. Женщина взвизгнула, глаза от испуга большие. Грабитель же замах с рукой с ножом сделал, собираясь метнуть в Матвея. Еще выстрел, в голову. Грабитель рухнул. Женщина сумку с покупками выронила.

– Убили! – закричала она. – Полиция!

– Нет ныне полиции, – спокойно сказал Матвей. – Помолчите, никто на помощь не придет. А что грабителя убил, так одним подонком в поселке меньше.

Даже если женщина решит куда-то жаловаться, заявить об убийстве, то некому. Фактически уголовный беспредел, который остановить некому. Мало того, из тюрем выпустили заключенных, как политических из Петропавловской крепости, так и Шлиссельбурга. А с ними заодно из городских тюрем и уголовники освободились. Гуляй, рванина!

Вал преступлений пошел, белым днем грабили, воровали, насиловали и убивали. Полицейские, кто отважился в форме выйти, были буквально растерзаны. Повезло гражданам, которые до войны успели оружие приобрести и не побоялись противостоять бандитам.

Так что Матвей не сильно рисковал. Мог и мимо пройти, он уже не на службе. Однако воспитание и навыки не позволили.

Женщина подхватила сумки и, испуганно оглядываясь и спотыкаясь, засеменила по тропинке к поселку. Ну что за невезуха! Он не на службе, нет ее уже, да похоже при этом правительстве не будет. Обыскал убитого, больше по привычке. Зачем? Личность устанавливать не надо, как и писать рапорт, скорее уже въевшаяся привычка. Как и думал – документов при себе у грабителя не оказалось. Однако руки не рабочие, у них въевшаяся грязь и мазут в складках кожи и под ногтями. Ладно, как говорили древние римляне. О мертвых либо хорошо, либо ничего.

И направился к дому. За происшествием уже смеркаться начало. К дому подошел, а ни одно окно не светится. Немного не по себе стало, испугался. Уехали? Или что-то случилось. Последние метры уже бежал, стал кулаком колотить в дверь.

Послышались шаги и отец спросил:

– Кого принесло?

– Папа, это я, ваш сын!

– Ох ты!

Загремел запор, дверь распахнулась, отец шагнул вперед. Обнял его крепко Матвей. Таким родным повеяло, аж слеза прошибла. Надо же, сентиментальным стал, не замечал ранее за собой.

Отец вдруг отстранился.

– Порохом от тебя пахнет, сын. Или я ошибаюсь?

– Верно говоришь, старого сыщика не обманешь. На тропинке, что от станции идет, женщину грабил молодой урод, меня обещал порезать.

– Убил?

– Так точно.

– Тогда не жалей и матери молчок. Идем в дом.

А уже по лестнице мама спешит со свечой в руке, за ней Александра. Обе в ночных рубашках. Хм, раньше так рано спать не ложились. Обе на шею Матвею кинулись, как водится у женщин – заплакали. Отец приструнил:

– Хватит сырость разводить. Сын с дороги, наверняка проголодался. На стол собирайте.

– Ох, что же это мы!

Пока женщины суетились, Матвей спросил:

– Что так рано спать ложитесь?

– Ни свечей, ни керосина для лампы в лавке нет. Не сидеть же при лучине. Солнце зашло, мы спать. Солнце встало – и мы с ним. Весь поселок так. А что же ты так долго не писал, сын?

– Как? Последнее письмо отправил… да, два месяца назад.

– Видимо, с почтой неладно. От тебя писем уже месяца четыре нет, мать извелась вся.

– Ладно, живой и здоровый вернулся, это главное.

Женщины позвали к столу. Мама извинилась, что стол скудный.

– Не ожидали тебя так поздно, сын.

– Да ладно, мам.

Чай, варенье еще прошлогоднее и галеты. Причем галеты из каких-то старых запасов, твердые, как сухари. М-да, скромно и скудно в российской глубинке. Матвей только сейчас в полной мере осознал тяготы населения.

Стали расспрашивать Матвея, как служилось, он коротко рассказал о тяжелых боях, о скверном отношении французского командования к русскому экспедиционному корпусу, о потерях. Спохватились, когда рассвет за окном забрезжил.

– Все! Заболтали парня! Всем спать! – хлопнул ладонью по столу Павел.

И в самом деле, устал Матвей. И только среди родных осознал, насколько. Проснулся далеко за полдень. Хорошо-то как в мягкой и чистой постели! С первого этажа, с кухни, уже чем-то вкусным пахнет. Спустился, умылся. А все уже за столом сидят, его ждут. На столе драники, пирожки с капустой, самовар жаром исходит. По времени – так очень поздний завтрак, для обеда рановато. Кто давно в отчем доме не был, поймет, насколько сладостно возвращение. Как там у Державина? «Нам дым отечества…» Отдохнуть – это хорошо, когда знаешь, что это временно – отгул, отпуск. А когда впереди неизвестность и ощущаешь груз ответственности за родных, то перспектива отдыха на неизвестное время пугает.

Попили чай не спеша, женщины принялись убирать со стола, мыть посуду. Мужчины вышли во двор, сели на скамейку.

– Что полагаешь делать, сын? – спросил отец.

– Недельку отдохну, начну искать работу.

– Только не в армию и не на войну. С этим правительством и его призывами – война до победного конца, нам не по пути. Они хотят воевать до последнего солдата. А дальше как? Деревня обезлюдела.

Матвей задумался. Гражданской специальности в руках нет. Он офицер, его учили защищать Родину, каждая страна имеет для этого армию. Еще может бороться с угрозой скрытой, но не менее опасной – с политическими преступниками, расшатывающими устои власти, желающими ее свержения. Так свергли уже власть, а те, кто сейчас именуют себя правительством, лишь импотенты, клоуны. Для управления даже предприятием нужны знания, опыт руководства артелью, бригадой, да хоть лавкой торговой. И непременно иметь способности, это свыше дается. Один человек может писать стихи, другой великолепный ювелир, третий краснодеревщик от Бога. Но хороший исполнитель вовсе не факт, что будет таким же хорошим руководителем. А страна – даже не огромный завод. Здесь и внешняя политика и финансы и экономика. И не только тактика, но и стратегия, способность смотреть вперед на годы. Уже очень скоро, через месяцы некий Ульянов бросит тезис: «Каждая кухарка может управлять государством!» Бред полный.