Ополчение, вдохновленное действиями татар, двинулось на поляков, и к утру стало ясно, что побитый гетман Ходкевич с остатками войска убирается туда, откуда пришел.

Татары спешились и отдыхали чуть в стороне от недавнего поля боя.

Забрызганный с ног до головы кровью царевич сидел, привалившись к одинокому деревцу. Рядом, как всегда, находился Мустафа Беркузле. Он перевязывал себе рану на плече белой тряпицей. Ворон Хасан сидел на одной из верхних ветвей.

К царевичу подъехал Козьма Минин с помощниками.

– Как сами? – спросил воевода.

– Кхар-р-рашо! – ответил за Алп-Арслана ворон.

Над полем раздались раскаты смеха.

Давно зажил раненый бок мудрого ворона, а вот перебитое крыло побаливало, особенно перед дождем. Так что Хасан поначалу предпочитал сидеть в клетке: кормят и безопасно.

Многое за эти годы повидал ворон: и осажденную Москву в дымах пожарищ, и степные пограничные станицы, и казачьи юрты под русскими городами. Везде к говорящему ворону относились с удивлением и почтением.

Почему его возил с собой царевич Алп-Арслан? Сокольничий Мустафа как-то рассказал салтану, что этот ворон очень древний и приносит хозяину удачу. Что ж, пусть так. Удача салтану не повредит.

А сам Хасан если и скучал по дому, то большей частью по заветному дуплу в старом дубе у кладбища. Даже в снах он перебирал тамошние сверкающие вещички. И вот когда его хозяина пригласили к царскому двору, увидел Хасан так много блестящего вокруг, что снова вспомнил о своих сокровищах и раскричался. Дал ему сокольничий Беркузле простенький перстенек с алым камушком – сразу успокоился ворон, зарыл свое сокровище в опилки на дне клетки и поблагодарил Мустафу русскими словами.

Молодой царь Михаил из рода Романовых с интересом рассмотрел ворона и поговорил с ним. Но принять Хасана в дар отказался. Слишком набожен был юный царь, а черные вороны, говорят, с нечистым водятся.

Царь не отпускал от себя Алп-Арслана в Касимов надолго, хоть и подтвердил, что царство принадлежит ему, и ворон вместе с царевичем и Мустафой почти все время жил в Москве. Здесь Хасан все реже заходил в клетку, предпочитая вольную жизнь.

Однажды ворон привычно вернулся в клетку, чтобы отдохнуть да поесть, и Мустафа его запер. Хасану это не понравилось, но потом он понял из разговоров, что царевич едет в Касимов, и даже обрадовался. Оказывается, ворон соскучился!

Когда царевич Алп-Арслан и Мустафа привезли Хасана в Касимов, город показался ворону умирающим. Крепостные стены, сгоревшие при осаде, никто не восстановил, в посадах теплилась жизнь, но в Ханкермане стало значительно меньше татар, чем было во времена того же Шах-Али. Несмотря на то, что люди продолжали жить, работать и торговать по четвергам, Хасан ощущал запустение и уныние.

Ворон постоянно беспокоился, и Мустафа выпустил его из клетки. Летая над некогда процветавшим Касимовым, Хасан с трудом узнавал некоторые его уголки. Город изменился.

Не изменилось только старое татарское кладбище и заветный дуб, в котором по-прежнему лежали сокровища, что накопил ворон за многие десятилетия.

Чаще всего Хасан обретался в саду Алп-Арслана около мечети. Особенно ворону нравилось, когда выходили гулять жены царевича. Они обычно рассаживались в беседке или лежали на коврах, расстеленных на свежей траве. Иногда евнухи приводили музыкантов, и молодые женщины принимались петь или танцевать. Потом приносили угощения: пряники, медовые сладости, финики, свежие фрукты. Тут и Хасан подлетал, угощался.

Больше всех ему нравилась младшая Фатима, дочь местного сеида. Она всегда приберегала для него сладкие финики и орехи, ласково гладила по голове. Она очень радовалась, когда Хасан разговаривал, и он даже выучил ее имя.

Ближе к вечеру в сад приходил сам салтан Алп-Арслан, чаще всего с муллой. Он сердился, что жены мало изучают Коран и заставлял их читать суры вслух. И еще переживал, что ни одна не родила ему мальчика.

Здесь, в ханском дворце, всегда царили мир и спокойствие, салтан защитил свою семью от внешних угроз. Однако Смута долго не оставляла Россию и Касимовское царство. Враги норовили воспользоваться слабостью страны, и касимовским татарам то и дело приходилось выступать на защиту рубежей страны.

Хотя царевича снова позвал к себе московский царь, Мустафа попросил Алп-Арслана, чтобы тот оставил его здесь, с семьей. Царевич не стал неволить верного спутника, и сокольничий, воссоединившись с большой семьей Беркузле, поступил на службу в казацкое войско. Перед отъездом в Москву Алп-Арслан назначил Мустафу уланом. И богато одарил – хватило и дом купить, и заплатить калым за невесту.

Улан Мустафа постепенно устроил свою жизнь, он честно нес службу и с радостью возвращался домой, к молодой жене. Если из степи приходили тревожные новости, часть касимовского войска выдвигалась в южные пределы ханства, чтобы отвадить разбойничающих степняков.

Жизнь служивая проста, но опасна. Постепенно оживающие после смутного времени касимовские земли долгое время не получали мира. Беспокоила дикая степь. Не было в ней порядка, зато ее наводнили маленькие князьки, которые постоянно совершали набеги на пограничные земли.

В одном из таких походов, на привале, уланы тесно сидели у ночного костра. Была осень, и уже начались первые дожди – затяжные и холодные. Сейчас дождя не было, однако сырость и неприятный северный ветер отнюдь не радовали.

Настроения не было, но угрюмые уланы все же разговорились, и Мустафе не понравилось услышанное.

– Нет нам покоя, – пожаловался Сагид, один из неплохих десятников. – Настоящей войны, хорошего похода нет, а есть только мелкие стычки с обнаглевшими ногайцами. Мы теряем бойцов, загоняя этих бесов обратно в степь, и нет этому конца.

– Согласен, – вступил в беседу другой десятник, Ильдус, более молодой, но весьма успешный боец. – Было бы неплохо, если бы наш салтан вернулся из Москов-града и повел нас в большой поход для усмирения разбойников. И пусть московское войско поможет, как мы им помогли выгнать поляков.

– Тебя там не было, – хмуро заметил Мустафа и, взглянув на вспыхнувшего Ильдуса, усмехнулся. – Не сердись, твои главные победы еще впереди, если на то будет воля Аллаха. Нет у нас таких сил, чтобы навести порядок во всей степи. Слишком многие пали в Смуту и боях с поляками. Нужно время.

Сагид понимающе кивнул, ведь он тоже был и в Калуге, и в ополчении, так что все видел своими глазами. Юный горячий Ильдус не хотел уступать:

– Неужели мы, отсиживаясь дома и отбиваясь от кочевников, которые грабят наши пределы и берут в полон наших людей, не позорим славных предков? Не посчитали бы они нас трусами? Попустил бы такое хан Шах-Али или сам хан Касим?

– Знаешь, Сагид, в твоих словах есть немало правды, – признал Мустафа, подбрасывая в костер очередную ветку. – Но подумай: ведь и в жизни хана Шах-Али были времена, когда он все терял. Он терял наш Касимов, его изгоняли из Казани… И что же он делал? Он возвращался. И одерживал верх. Нет, мы не позорим память наших великих предков. Ты храбро бьешься, мы тоже стараемся не отставать… (Тут все ветераны, сидевшие у огня, понимающе хмыкнули). Мы служим своему салтану верно и честно, нас не в чем упрекнуть. Разве кто-то из нас дрогнет, если надо будет погибнуть за наш дом?

Мустафа обвел взглядом всех собеседников, и убедился, что все они с ним согласны, даже беспокойный Сагид. Да, Касимов переживает не лучшие времена, но он в надежных уланских руках.

Стремителен набег ногайцев, лучшие лошади под ними. Никто не сравнится с ногайцами в джигитовке, как и в грабеже. Разве что горцы. Жадны ногайцы до наживы, не унимаются, каждый год приходят по осени грабить русские пределы. Больше всего достается малым рязанским городкам. Нападать ногайцы привыкли ночами, чтобы застать урусов врасплох.

Храбры ногайцы и дерзки, да нет у них огневого боя, по-дедовски с луками да арканами идут в набег. А у татар салтана Алп-Арслана имеются ручные пищали и даже седельные пистолеты. Едва загорелись костры на сторожевых башнях и зазвонил тревожно колокол на соборе Михайлов-града, так открылись крепостные ворота, и вышло касимовское войско на перехват. Торопятся уланы и казаки, освещают дороги факелами, спешат перекрыть брод на реке – знают, ногайцы непременно там будут отходить.