Отец тоже улыбается. Вот и увидел Бахтияр Беркузле, наконец, Казань своими глазами. Дядька Назар в чувствах сдержанней, он бывал в Казани при Шах-Али и при Джан-Али, сам все видел. Богат город, без сомнения, да только мира и согласия в нем нет. Знать давно переругалась, карачи с мурзами друг друга ненавидят. А раньше и того хуже было. Пришлые крымцы устанавливали свои порядки, на остальных как на прах земной смотрели. Да только порезали их всех, что теперь вспоминать…

Подошел стрелецкий десятник Аким из полка князя Василия Горбатого, степенно поклонился татарам, пожал им руки. Он тоже бывал в Казани, при хане, пока с Шах-Али спешно бежать не пришлось. Смотрит он на Казань сурово, неприязненно. Говорит:

– Что касаемо счастливого казанского народа, то это как посмотреть. Большая часть богатств Казани добыта трудом рабов, христианских невольников, угнанных из русских земель. Почитай целый век гонят сюда татары рабов. Христиан за людей не считают, бьют плетками за любую провинность, а то и без оной. Каждый новый казанский хан обещал московскому великому князю отпустить невольников-христиан. Да обманывал. Вон, Шах-Али попробовал волю полонным христианам дать, да его за это трижды свергали. А Джан-Али и вовсе зарезали.

Соглашается с Акимом дядька Назар. Каким бы могучим хан не был, а против своей знати пойти не может. Не хотят мурзы да беки невольников отпускать, кто тогда работать будет? И что остается невольникам? Хоть и призывал их бог к смирению, а пленителей своих они люто ненавидят. Только и ждут, когда русское войско подойдет, того и гляди в спину ударят. А войско – вот оно!

Русское войско окружает Казань плотным кольцом, сюда пришли лучшие полки. И стрельцы, и копейщики, и боярская конница. А пушек-то, пушек!

Но что это за шум? Стрельцы кричат и кидают вверх шапки. А, понятно, сам великий князь Иван пожаловал. Молодой совсем, на белом коне, в золоченых доспехах и островерхом шлеме, с алой мантией за спиной. Его и славит войско. А сразу за князем, впереди его бояр Шах-Али на могучем коне. И ему славу кричит русская рать. Разве выстоит кто против такой рати?

Но стоит Казань, держится. Вот уже осень, а не похоже, что татары сдадут город. Хоть и окружили русские полки Казань, голод казанцам не грозит – в подвалах достаточно припаса. И отважных воинов немало. Отбили уже несколько штурмов. Русские пушки бьют по городским стенам и воротам, причиняя заметные разрушения, а на следующий день стены снова на месте, как в сказке. Ночами при факелах защитники возводят стены заново.

С самого утра начинают грохотать русские пушки, и тут же в ответ начинают бить пушки со стен Казани. Совсем оглох улан Раис от этого грохота. Странная война, не привыкли татары воевать, не видя своего врага. Так что правильно рассудил князь урусов Иван: нечего делать касимовским татарам под стенами Казани, на лошадях стены не штурмуют. Велел князь Иван хану Шах-Али отойти к Арскому полю, взять Арский городок и встать там, прикрывая русские тылы от ногаев.

Злые нынче ногаи, воюют отчаянно. Их бий Юсуф тайно обещал казанскому хану Ядыгарю войско в сто тысяч! Сто, не сто, а тревожат русский тыл серьезно. Ногаи беспокоят осаждающих каждый день: то заставу вырежут, то обоз разграбят, то башни, что к штурму города готовились, пожгут. Часто ходят в ночные вылазки, так что редко приходится спать в своих юртах касимовским уланам, все больше в ночных дозорах.

…Плохой дозор нынче вышел. Но разве кто-нибудь мог подумать, что здесь, рядом с русским лагерем окажется целая сотня ногайцев? И ведь хитрые какие, с факелами только трое были, остальные в темноте ехали. Короткой получилась схватка, окружили уланов ногаи со всех сторон, Раис только пару ударов саблей и отбил, когда почувствовал, как петля аркана стягивает его на землю.

Очнулся Раис. В глазах темно, то ли ночь еще, то ли от удара о землю не оправился. Когда глаза привыкли к темноте, огляделся. Глубокая яма, большая, человек двадцать в ней вповалку лежат. Судя по кафтанам – большей частью урусы, но есть и местные черемисы. Так что, из их уланского десятка никого не осталось?

Встал Раис, поежился от холода, вверх посмотрел, на деревянную решетку. Нет, из такой ямы не сбежать. Вдруг услышал свое имя. Обернулся на знакомый голос, в углу ямы дядька Назар лежит рядом с полусотником Рашидом. У Рашида голова рассечена, у Назара Беркузле плечо правое в крови от сабельного удара. Зажимает рану Назар, постанывает. Раис поспешно развязал пояс, распахнул тягиляй, оторвал лоскут от нижней рубахи, перевязал плечо десятнику. Вторым лоскутом обмотал голову Рашиду, сквозь холст сразу проступило алое пятно. Спросил дядьку, что с остальными уланами? Нечего ответить Назару, сам только в этой яме и очнулся.

Услышали урусы татарскую речь, стараются подальше отодвинуться.

– Чего боитесь? – пробурчал Раис.

Ответил седоватый русский:

– Не жалеют ногаи вас, касимовских, предателями считают. На родство и знатность не смотрят, даже мурз на кол сажают.

Рашид криво усмехнулся и сказал:

– Ничего, у нас тоже пленные ногаи имеются, обменяют нас… А нет, что ж, такова служба. Попался – не взыщи. На все воля Аллаха.

Утром вызвали татар на допрос. Сначала скинули веревку Рашиду и на ней наверх вытянули, потом спустили в яму лестницу и выкрикнули имя Назара. Обнялись они с Раисом, полез наверх дядька Назар… И только к полудню вызвали Раиса. Поднялся он по деревянной лестнице, повели его к мурзе.

Идет Раис Беркузле по вражескому лагерю, ловит на себе презрительные взгляды ногайских казаков. Много их здесь, большой лагерь. Юрта Асланбека в центре под большим дубом. А на сучьях того дуба гроздьями висят люди со связанными руками.

Тут же три длинных гладко оструганных кола в землю врыты, а на них люди нанизаны, скорченные от ужасной муки. Рядом еще один кол для казни готовят: кору с молодой сосенки уже счистили, теперь кончик острят.

Да, лют мурза Асланбек, не зря ногаи пугают его именем.

Втолкнули Раиса в юрту, на колени поставили. Посмотрел он на мурзу и тут же глаза опустил. Трудно на такое лицо глядеть – страшным шрамом изуродовано. Через левый глаз и нос на правую губу и челюсть удар пришелся. Глаз вытек, нос на сторону скривился, сквозь рассеченную губу зубы видно. Похоже, сабельный удар великой силы получил в бою мурза. Обычно после таких не выживают. А мурза выжил!

Сидит Асланбек на ковре в окружении полудюжины наложниц, и каждая к нему ластится, по плечику погладить норовит, в ушко приятное сказать. Мурза увидел Раиса, велел ему поднять лицо и, вглядевшись в бледного улана, почему-то обрадовался. Отдал кому-то короткий приказ. Скоро привели в юрту еще человека. Взглянул на него Раис и похолодел. Дядька Назар, оборванный, избитый, рот заткнут грязной тряпкой.

Хохотнул мурза и объяснил Раису:

– Будешь моим соглядатаем. Не хочешь, чтобы родича на кол посадили? Не хочешь, вижу… Будешь каждый день рассказывать, где стоит Шах-Али, что делает, какие к нему гонцы приезжают.

Посмотрел Раис на мурзу, на его блестящий бритый череп, возразил робко:

– Не смогу я каждый день из стана отлучаться. У уланов служба строгая, заподозрят.

А мурза смеется, головой качает, говорит:

– Не думай лишнего, не нужно никуда отлучаться. Мой человек сам к тебе подойдет. Ему будешь все рассказывать. Ну что, согласен? Или лучше сразу обоих на кол?

Глянул Раис в лицо Назару, по глазам понял, что не хочет дядька на кол. Покорно кивнул Раис, согласился. Будет улан ногайским лазутчиком.

Асланбек погрозил ему пальцем:

– Назар твой жив, пока ты мне верно служишь. Будешь плохо служить – корчиться ему на колу!

Тем же вечером двое ногайцев вывезли Раиса в рощицу, там сдернули с головы мешок, отдали оружие и шапку. Улыбаются, как своему, подмигивают. Один из них вдруг саблю из ножен выдернул и рубанул Раиса по плечу, да так, что от боли снова потемнело в глазах у улана. Полетели в стороны железные пластины тягиляя, треснула от удара старая стеганая кожа. И тут ногаец еще раз со спины ударил.