Слабачка. Заболела самой отвратительной формой любви — безответной. Он вывернул меня наизнанку. Это было полное погружение в человека, и я не хотела выныривать. Сколько не предпринимала попытки избавиться от этой зависимости — все напрасно. Иммунитета против Габриэля Лавлеса не существовало.

Октябрь

На семинары к известному фэшн-фотографу Элои Леруа мог попасть не каждый желающий, и тех, кто прошел строжайший отбор, можно смело назвать настоящими везунчиками. Я оказалась в их числе, пусть даже в это мало верилось. Я ведь неудачница по жизни. Пришлось поменяться сменами в кафе и выпросить у Симоны несколько выходных, чтобы не пропустить занятия, которые посещала ежедневно. Элои Леруа в первую очередь был отличным оратором, неординарной личностью и профессионалом своего дела. Я слушала, открыв рот, историю начинающего фотографа из французской глубинки, достигшего небывалых высот в фото-индустрии. Он работал с лучшими журналами, с известными личностями и являлся примером для подражания.

— Чем отличается коммерческий фотограф от некоммерческого? — Элои имел приятный тембр и легкий французский акцент. Он передвигался плавно по аудитории и не стоял на одном месте. — У коммерческого фотографа есть своя студия, контракт с фирмами, журналами, и стабильный заработок. Он может развиваться творчески, работать над прибыльными проектами и «делать» себе имя. Он уверен в завтрашнем дне, — фотограф замер рядом со мной и слегка улыбнулся, глядя на разложенные снимки. — Кто такой некоммерческий фотограф или другими словами артфотограф? Я их называю вольными художниками. Они скитаются по миру, путешествуют и выискивают редкие кадры, лица, национальности. Один качественный снимок может стоить миллионы, но так ли легко найти то, что нужно? Нет. Стив Мак-Карри стал известным благодаря фото «афганской девочки» по имени Шарбат Гула, которую назвали «Афганской Моной Лизой». Почему? Потому что фотография, как и картина, должна нести такую же неоднозначность. Ли Джеффрис знаменит своими снимками бездомных людей, Реан — портретами людей из Раджастана, Кубы и Вьетнама, Лиза Кристин путешествует по миру и снимает жестокие условия современного рабства, Фил Борджес изучает культуру народностей, находящихся на грани исчезновения. Смогли бы вы отказаться от стабильности, чтобы чувствовать себя свободным и не загнанным в рамки? — светло-голубые глаза Элои сосредоточились на мне. — Я бы не смог. Не каждый день сфотографируешь «афганскую девочку» или четырехлетнего сирийского ребенка, который подумал, что направленная на него камера — это оружие. Артфотограф может всю жизнь искать что-то особенное, не найти и впасть в депрессию. Творческая натура — она такая, — Леруа прошел мимо, оставляя неуловимый шлейф одеколона. — Не всегда то, что мы ищем, скрывается глубоко, стоит только открыть шире глаза, и вы поймете, что оно — на поверхности.

После семинаров я будто заряжалась энергией, которая раньше находилась на нуле. Я не подозревала, что во мне хранился целый запас неиспользованных ресурсов, словно залежи нефти, золота или алмазов. Стоило только полностью уйти в любимое занятие, день пролетал незаметно. Ненужные мысли больше не захламляли голову, и мне нравилось постепенно наводить там порядок. Это и было лучшее лекарство от любви: погрузиться с головой в работу, изнурять и выматывать себя так, чтобы не оставалось сил мучить себя душевно. Теперь главными вопросами на повестке дня были: что такое базовый снимок или непрофессиональный, хорошие цвета или грязные; выдержка, диафрагма, чувствительность ISO; композиция и какие ракурсы выбирать. Вся моя жизнь вертелась вокруг нового увлечения, которое перерастало в нечто большее.

Элои раздал инструкции и поставил задачу: сделать произвольный снимок при естественном освещении. Наша группа разбрелась по Центральному парку в поисках удачного кадра. Погода выдалась пасмурная, солнце заволокло дождевыми тучами, вот-вот обещая ливень. Я остановилась возле озера с утками, и мое внимание привлекла маленькая девочка лет пяти в красном плащике и белой шапочке. Она крутила в руках кусочек хлеба, крошки которого подхватывали прожорливые птицы.

— Привет, — я остановилась рядом и присела на корточки, заглядывая в большие грустные глаза. Может, она потерялась? — Как тебя зовут?

— Тина, — тихо ответила девочка, поглядывая на уток, кружащих небольшой стайкой возле кромки воды.

— Ты потерялась?

Тина отрицательно покачала головой.

— Ладно. Тина, могу я тебя сфотографировать? — я улыбнулась, показывая фотоаппарат и делая несколько шагов, чтобы подобрать лучший ракурс. В объектив попала ее маленькая фигурка и пожелтевшие листья на заднем фоне. Всего одно движение — и Тина стянула белую шапочку с головы, устремляя на камеру бесцветный взгляд, полный боли. Я щелкнула затвором и перестала чувствовать землю под ногами. Глаза заволокло серой пеленой, все расплывалось и дрожало, рука с Canon безнадежно опустилась. Так смотрел Коди, когда говорил, что умрет. Он говорил:«Зачем меня запоминать? Я всегда буду рядом, Лив»… «А мне так хотелось запомнить тебя, но я не успела, я не успела…»

— Что ты видишь на снимке? — привел в сознание знакомый голос с акцентом. Я опустила наполненные слезами глаза на фотоаппарат и прошептала:

— Безысходность. Так смотрят, когда теряют надежду. Совсем не детский взгляд. «Так смотрят, когда знают, что жить им осталось совсем недолго», — добавила про себя.

— Но ты успела сохранить память о ней, — сказал Леруа. — И вся гамма эмоций будет жить в этом фото. Даже, если палитра грустная, а оттенки в серых тонах, — фотограф сделал небольшую паузу и произнес то, что я меньше всего ожидала услышать: — Ты будешь прекрасным помощником, а в будущем — востребованным портретистом.

Элои подмигнул, оставляя меня в шоковом состоянии, и скрылся за спинами прохожих. С той минуты моя жизнь уже была тесно связана с людьми, фото и Элои Леруа.

Ноябрь

До начала концерта оставалось несколько часов, но меня до сих одолевали сомнения. Я разрывалась между любопытством и здравым смыслом, который подсказывал, что это провальная затея. Но девушки любят совершать глупости и идти наперекор своим принципам, не прислушиваясь к разуму. Я могла бы отдать билет Виджэю, и он бы с радостью оторвался на концерте «Потерянного поколения». Я могла бы… Только любопытство взяло вверх, поэтому я ехала в метро до Бродвея в «Парамаунт-Плазу», чтобы увидеть Габриэля. Из заляпанных стекол на меня смотрела зеленоглазая брюнетка, а не кареглазая блондинка. Я одергивала до неприличия короткое черное платье из плотной ткани, которые никогда не носила, и поправляла темные искусственные пряди.

Зал заполнялся фанатами группы, и меня бил мандраж. Внутри перекатывались волны волнения и предвкушения. Я увижу его, хотя бы в качестве чокнутой поклонницы. Пусть Габриэль не узнает меня, пусть глаза потеряются среди тысячи, и я сольюсь с безумной толпой — это стоит того, чтобы увидеть человека, который залез под кожу и перевернул мир.

Вокруг стоял невероятный шум, казалось, даже кожа вибрирует от накалившейся атмосферы. Гершвин театр внутри был оформлен в стиле модерн в темных тонах. Полукруглую сцену окружала зловещая неоновая паутина и имитированные крылья летучих мышей. Фанаты скандировали название группы, выкрикивали имена участников, поднимая руки вверх. Меня сдавливали со всех сторон разгоряченные тела, сходившие с ума от ожидания. Выход был один — превратиться в бурный поток, кричать во все горло и рвать связки. Я кричала. Я стала неуправляемой рекой и никогда не чувствовала себя настолько свободной и дикой. Зал ревел, буйствовал, превращаясь в яростного зверя. На сцене стали появляться один за другим участники группы, и произошел взрыв, но я перестала дышать в этот момент, кислород покинул легкие.

Его волосы снова были аспидно-серого цвета, губы изогнуты в соблазнительной улыбке, на голое тело накинута кожанка с кучей заклепок, в руках светлая гитара. Я затаила дыхание, разглядывая Габриэля. Неважно, что меня толкали и били в ребра, топтали ноги, барабанные перепонки лопались от писка поклонниц. Неважно… Потому что он стоял передо мной, и я превратилась во внимание, сосредотачиваясь лишь на нем.