— Ты должен Эвансу тусу, так что харэ прохлаждаться.
— В честь чего тусу? — удивленно осматриваю друзей, не до конца понимая намеки.
— Как в честь чего? Тебе память отшибло, Оз? — усмехается недоверчиво барабанщик, кидая на других недоуменный взгляд. — Син захотел связать себя узами брака, — официальным тоном, после паузы, объявляет он.
В замешательстве смотрю на Эванса, и тот в подтверждение кивает.
— Он в Мэдисон-сквер-гарден малышке Джи предложение сделал, а ты, наверное, так расстроился, что не тебе, и чуть не окочурился на сцене, — сквозь смех говорит Шем, но я все равно ни черта не помню, кроме яркого света. Перед выступлением в Мэдисон я глотнул какие-то таблетки, которые подсунул Рори, и меня нормально штырило. Надо будет пару ласковых ему сказать, чтобы не продавал всякое некачественное фуфло.
— Серьезно? — поворачиваюсь к Эвансу и тот, хмыкая, кивает.
— Ну да.
Многое я пропустил, пока в отключке находился.
— Всем кайф обломал, — с наездом полушутя говорит Шем, но у него звонит телефон, и он выскакивает за дверь.
— У СМИ работенка появилась, пресса на ушах стоит. Заметил охрану? — Син показывает глазами на дверь. — Несколько смельчаков хотели проскочить, чтобы эксклюзив получить.
— О предложении даже никто не заикнулся, только о тебе пишут, — прерывает молчание Райт и криво улыбается.
— О тебе и о Ливии, — Син мрачнеет и прищуривается. — Журналисты конкретно насели и взяли ее в обработку. Короче, ей досталось.
— Как им повезло, есть о чем писать, — говорю с сарказмом и вижу недовольство на лице Эванса.
— У нас проблемы. Точнее, их создал ты, Оз. На этот раз все куда более серьезно: потерю сознания связывают с наркотой. Тебе же не пять лет, ты должен понимать — все зашло слишком далеко. Ты в больнице.
Исподлобья смотрю на друга и отвожу взгляд. Такие разговоры утомляют и действуют на нервы. Что я должен сказать? Мне так жаль, я все осознал и больше не буду?
— Я не хочу потерять друга из-за этой дряни, — тембр Сина понижается, и я все больше мрачнею. — Сейчас нет контракта, Купера и Штейера. У нас закончился тур, поэтому мы решили, что надо устроить полноценный отдых.
Понимаю, к чему он клонит, и повторяю с ухмылкой:
— Мы решили… Да, мое мнение роли уже не играет. Что вы еще решили?
— Кажется, ты ни хрена не осознал, — в голосе Сина сквозило разочарование.
— Почему же? Отдых — это так круто! Подправлю как раз здоровье, — сказал я тем же тоном, не скрывая яда.
На лице Эванса — гамма смешанных эмоций, в глазах загораются синие огоньки недовольства и грусти. Он отодвигает со скрежетом стул, намереваясь что-то сказать, но разворачивается и уходит, кидая напоследок «Поправляйся». Звучит весьма странно, будто я чем-то болен. Приписывают непонятные болячки и сводят в могилу раньше времени. Хрен всем — я не собираюсь подыхать! Проглатываю ухмылку, чувствуя, как на лице ходят от ярости желваки.
— Стоило оставить на пять минут, как девочки поссорились, — шутливо брякнул драммер, вваливаясь в помещение, но видя накаленную обстановку заткнулся.
— Мы знакомы больше десяти лет, и сейчас я тебя не узнаю, — произносит неодобрительно Райт. После его фразы в палате остается только удивленный Шем.
— Та-а-ак… что это было? — протянул вопросительно друг, в ответ я только издевательски улыбнулся:
— Ничего, Шемми, обиделись.
Тот насупился, явно недовольный моей реакцией.
— В последнее время с тобой нет желания даже базарить, только настроение всем портишь своей кислой рожей, — с укором говорит барабанщик.
— Отлично, тогда, может, присоединишься к остальным, чтобы не видеть кислую рожу? — так и лился из меня водопадом сарказм. В данный момент я не задумывался, что задеваю словами — хотелось избавиться от раздражителей. Каждый вызывал скрежет в зубах, разговаривая со мной, будто с соплежуем и поучая уму-разуму. Выпускать из четырех стен так скоро доктор Айболит не собирался, а выбраться без спроса было довольно проблематично, хотя я уже прорабатывал план, как быстрее оттуда убраться. Я чуть больше суток в сознание, но уже успел пересраться с друзьями. Кто на очереди?
Желающий попасть под мое нестабильное настроение появился очень скоро. На следующий день в палату со слезами на глазах вошла моя «любимая» мамочка. Сказать, что я офигел — не сказать ничего. А она что тут забыла? Меня буквально тряхануло от накатившей волны гнева. Арин бормотала какую-то нелепую бессмыслицу, которую я почти не воспринимал и пренебрежительно наблюдал, как зеленые глаза блестят от слез. Она перепутала больничную палату со сценой, где выступает?
— Если бы не звонок Ливии, я бы ни за что…
Прикрыл глаза, отключая звук и считая до десяти. Так вот, кто постарался — Осборн с ее проклятой заботой. Думала, я обрадуюсь, расчувствуюсь… Такой бедный и несчастный, никому не нужный, всеми забытый. Еле сдержался, чтобы не выдать внешне, как меня мутило. Неимоверно бесили жалостливые взгляды, будто я смертельно болен и вот-вот откину копыта.
— Я уже договорилась с одной известной клиникой в Израиле, которая специализируется на…
— Что ты сделала? — тихо переспросил, думая, что послышалось, но Арин даже не почувствовала угрозы в голосе.
— Доктор Коулман сказал настоящую причину, почему ты в больнице, и порекомендовал хорошую клинику… — продолжала распинаться заботливая мамочка.
— Забирай свое мнимое беспокойство и уходи, лучше всего — навсегда, как ты это сделала четырнадцать лет назад, — четко проговорил сквозь зубы, глядя в ее заплаканные глаза. Неприятно? Не больнее, когда тебя пинают по почкам и выдирают волосы.
— Габриэль… — прошептала она отчаянно, прижимая руки к груди.
— Я не собираюсь играть в семью. Дверь — за спиной, — грубо бросаю и встаю, еще нетвердо держась на ногах. Лишь бы не видеть ее напускную заботу и переживания. Клиника? Я не законченный наркоман, который и думает о дозе. Я всего лишь иногда балуюсь, расслабляюсь, снимаю гребаный стресс. Да, везучий ублюдок, которого пронесло на сей раз. Я обязательно сломаю Рори челюсть за то, что он впихивает просроченный товар.
— Я думала… все наладилось. В Ирландии ведь было так замечательно, — твердит Арин, наверное, не до конца понимая, что я не шучу.
— Наладилось? — переспрашиваю и резко разворачиваюсь, нехорошо щурясь. — У кого наладилось? Разве что у тебя, когда ты избавилась от лишнего балласта и устраивала свою жизнь.
— Ты ведь знаешь причину, — виновато бормочет Арин, а внутри уже бушует адский огонь ярости.
— Жалкие оправдания. Плевал я… — подхожу чуть ближе и тихо, вкладывая в каждое слово презрение и злость, говорю: — Никогда не возвращайся в мою жизнь. Tá tú aon rud a dom. (с ирл. Ты мне никто).
Она будто отшатывается, отступая к дверям, и без слов уходит. Скатертью дорога, мамочка. Я физически чувствую, как отрицательные эмоции витают в воздухе и сворачиваются в огромный энергетический клубок. Накапливаются и буквально сжирают мозг, смешиваясь с потребностью скорее избавиться. Будто разрушительная сила, запечатанная внутри — в один момент вырывается и оставляет под собой только мертвую землю. Поэтому медсестры быстро убегают, не желая становиться жертвой чокнутого неуравновешенного музыканта. Когда в очередной раз задают вопрос о самочувствие, я рявкаю, что всесильный бессмертный бог и никогда не сдохну. Больше никто не рискует сунуться, кроме… Осборн.
Я заточен в маленьком персональном Аду: четыре стены, окно с обзором на «большое яблоко», кровать, кресла, столик, личный туалет и душ. Кровать — узкая, матрац — недостаточно мягкий, но я здесь ненадолго. Возможно, уже сегодня попрощаюсь с миром белых халатов и хлорки.
Мой личный Дьявол объявляется после полудня, облаченный в ангельские одеяния. Зачем она позвонила матери и рассказала, что я попал в больницу? Кто ее просил? Недавние воспоминания преумножают гнев в несколько раз, и разрушительная энергия, завязанная в тугой узел, застилает глаза. Система плавится, плагины ломаются от переизбытка негатива, и горит надпись ERROR.
