— Не знаю такого слова, — улыбнулся, целуя ее за ухом. «Если потребуется, я заставлю стереть его из твоей головы, Ливия». Ее стеснение граничило со страстной натурой, и чем дольше она прятала вторую сторону, тем скорее хотелось познать каждый миллиметр.
— Все равно погода еще не изменилась, — в голосе Ливии слышалось одновременно разочарование и насмешка.
— Ты отлично портишь момент, Осборн, — сердито бросил и отстранился, запечатляя на губах легкий поцелуй. Ну, блять, что за *бучее невезенье?! Мое состояние еще хуже, чем в стеклянном доме, когда колючка сказала о гостях и неожиданных осадках. Я перевернулся на спину, подавляя дикое желание сейчас что-то сломать и несколько минут проклинал красные женские дни. Я безумно хотел единственную девушку, из-за которой терял контроль, но каждый чертов раз что-то мешало. Каждый, *баный, мать его, раз. Если бы она знала, чего стоило затушить этот гребаный огонь, спать в обнимку, но думать о том, как бы я ее будил… или просто не давал спать.
Я пялился тупо в потолок, затем приоткрыл окно и закурил, ощущая, как она смотрит.
— Почему именно фото? — спросил, поглядывая на девушку, и выпустил дым, который сразу подхватил ветер и унес в неизвестность.
Ливия пожала плечами, отвела задумчиво взгляд и тихо сказала:
— Потому что у фотографа есть уникальная способность видеть живые эмоции людей, а фотографии являются доказательством грустных и радостных событий. Человек умрет, но будет жить на снимках.
Я сосредоточенно слушал, смотрел вдаль, где холодные волны омывали скалы, и сквозь тучи не проступали звезды и луна. Только манящая темнота взывала в свои объятия, но я слишком долго отказывался от света и тепла, поэтому закрыл окно и вернулся к Ливии.
— Расскажешь еще какие-то истории, связанные с фото? — устроился удобнее рядом, подкладывая руку под голову и разглядывая ее лицо.
Ливия лежала на животе, водила пальцами по моей коже, пробуждая приятную дрожь, и над чем-то размышляла.
— На курсах мы проходили полный анализ ста фотографий, изменивших мир, из списка журнала Time. В основном в него вошли кадры, сделанные во время войн, терроров, катаклизмов, где… — она запнулась, мрак прятал эмоции, но я чувствовал ее напряжение и слышал, как дрожит голос. — Нельзя смотреть на них без слез и оставаться равнодушным, они буквально меняли жизни, представление людей о чем-либо и мировоззрение в целом. Какие-то кадры оказались первыми в своем роде, сделанные случайными людьми и ставшими свидетелями ужасных событий, смертей, — Ливия сделала небольшую паузу и вздохнула. — Но я не хочу говорить о грустном, — уголки губ чуть поднялись, — мне запомнился снимок, «Поцелуй на Таймс-сквер», у него не одно название. Его сделал фотожурналист журнала Life Альфред Эйзенштадт. Он прогуливался в Нью-Йорке по Таймс-сквер, когда президент Трумэн в 1945 объявил о победе в войне над Японией. Тогда вышло огромное количество людей, и Альфред бросился снимать празднование. Люди обнимались, целовались, плакали, но его внимание привлек матрос, который без разбора хватал женщин любого возраста и целовал. Фотожурналист бежал перед ним и снимал, однако ни одно фото ему не нравилось, пока матрос не схватил что-то белое, — колючка даже приподнялась, из голоса ушла печаль, и сквозила улыбка. — Альфред развернулся и нажал на кнопку в тот момент, когда матрос наклонил медсестру и поцеловал. Потом фотожурналист сказал: «Если бы она была одета во что-то тёмное, я бы их никогда не сфотографировал. Или на нем красовалась светлая форма — снимка бы не было».
— Почему? — поинтересовался я, улыбаясь. Как ни странно, но разговор помогал успокоиться.
— Потому что пара находится в центре кадра: он — в черном, она — в белом, — Ливия жестикулировала, пытаясь наглядно показать, о чем шла речь. — Это жесткий контраст, но на общем фоне они прекрасно гармонируют и создают всеобщую атмосферу ликования, какого-то восторга, усиливая глубину на заднем плане улицы. Представь, какие эмоции написаны на лицах окружающих, когда они знают, что война окончена. Это фото — произведение искусства, — восхищенно говорила она и смотрела сверху вниз, скрестив ноги.
— Да ты уже профи просто, — я легонько ущипнул ее за талию. Мне нравилось слушать Ливию, видеть благодушную улыбку и свет, который она дарила, ничего не требуя взамен. Эта мысль странно засела в голове, но я не хотел портить настроение и непринужденную атмосферу.
Она рассказала еще несколько историй и уснула, но меня терзала бессонница. Несколько раз запускал прохладный воздух в помещение и курил, слушая вой ветра и рокот разбушевавшегося океана. Смотрел долго на спящую Ливию, снова возвращаясь к странным размышлениям, и перебирал в уме воспоминания. Затем взял телефон, ища информацию об утесах и долине, долго читал, добавляя заметки на телефон, ответил на смс любопытных друзей, которые наяривали с тупыми вопросами и присылали фотки, и только ближе к рассвету отключился. Утром нас ждало маленькое путешествие.
Из сна вырвал орущий телефон, который я нашарил на тумбочке и мысленно обматерил, глядя на время. Бля… Может, нахер эти утесы и долину? Отключил будильник и упал на подушку, устало закрывая лицо рукой. Заряд энергии был на нуле, желание выбираться из кровати и объятий Ливии отсутствовало. Ну нахер достопримечательности. Подумаешь, снимали один из главных эпизодов в фильме «Гарри Поттер и Принц-Полукровка», где Альбус и Гарри оказались в центре жестокой бури возле мрачных высоких скал, откуда так и веяло смертью. Лучше в кроватке поваляться, чем посмотреть на устрашающие клифы.
Девушка пошевелилась, потерла глаза и вопросительно взглянула.
— Что случилось? — сонно пробубнила она и зевнула.
— Ничего, — притянул ее к себе, зарываясь лицом в волосы. — У нас еще два с половиной дня, чтобы увидеть утесы и долину, но лень куда-то переться…
Ливия сразу превратилась в живчика, быстро оказалась на ногах и взяла косметичку, подлетая к дверям.
— Поднимай свой зад и засунь лень подальше, — устремила в мою сторону колючий взгляд бодрая девушка, тогда как я напоминал унылое не выспавшееся чмо.
— Как мило, Осборн, у тебя такая богатая речь, — проворчал я, накрывая голову подушкой.
— С кем поведешься, того и наберешься, — язвительно сказала Ливия и приказала не спать, даже не думать о сне, который стучался и заманивал в свои лапы. Но после душа и кофе с тостами я чувствовал себя не таким разбитым. Мы собрали небольшие рюкзаки с вещами, закинули в багажник и сели в арендованный автомобиль. Нас провожала Арин и бордер-колли.
— Может, передумаете и поедете с нами? — переспросила в который раз Ливия, но мама лишь качнула головой, оглядывая нас, и улыбнулась.
— Езжайте и хорошенько отдохните. Жду фото, — сказала, прощаясь, Арин и помахала рукой вслед отъезжающей машине.
Утесы Мохер находились всего в трех часах езды на западе, поэтому пришлось пересечь Ирландию вдоль. К тому времени, когда мы добрались к знаменитой достопримечательности, погода окончательно испортилась, и моросил противный дождь. Ливия заметно приуныла и сказала, что вряд ли получатся качественные снимки. Я заплатил за парковку при въезде и вирт-гида. Нас предупредили, что подходить к клифам в дождь опасно: туман, сильный ветер, скользкие камни и трава унесли не одну жизнь. Поэтому желающих прогуляться в промозглую погоду было не так много. Некоторые прятались в туристических автобусах или машинах, но Осборн уперлась, нацепила дождевик, резиновые сапоги и вытянула наружу из теплоты салона. Я не очень переживал, что меня узнают, так как на голову накинул капюшон, а пол-лица скрывала черная маска.
Прямоугольные утесы тянулись на восемь километров вдоль побережья. Это довольно просторная равнина, покрытая нежной зеленью и цветами. Под заросшим травой холмом находился встроенный экологический комплекс, напоминавший дома хоббитов из «Властелина колец». Там располагались кафе-ресторан, магазины с сувенирами и купольная пещера с выставкой, посвященной четырем основным элементам: океану, скалам, живой природе и человеку. Нам включили мультимедийную презентацию, которая позволила осмотреть утесы с высоты птичьего полета и окунуться в жизнь главных обитателей — птиц и рыб. Ливия восторженно комментировала на протяжении недолгого просмотра, и ее поникшее состояние исчезло. Ладно, признаюсь, даже меня поразила красота скал, которым приблизительно шесть тысяч лет.
