Шипя от боли и от холода, скинул с себя все свои одежды, закутал тело неподвижное. Сам, зубы немного удлинив, с трудом прокусил вену на сгибе локтя, торопливо стал плевать на разодранное запястье неподвижного юноше своей кровью.

Но раны нескоро сошлись того. Он пролежал неподвижно, головою на его коленях, почти до самого утра.

А когда глаза раскрыл, из—под прядей, прикрывших его лицо от холода, сквозь полоски заледеневших прядей — снова черных — еще долго смотрел на зарю и рассвет. И ничего больше не говорил. Да не говорил и второй.

Лишь когда поднялось, оторвавшись от ледяной равнины холодное местное солнце, затканное древними чарами — подарок от какого—то прежнего нападения демонов, навеки сокрывшего ото всех древнюю цветочную равнину — и он поднялся. Скинул, на плечи набросив сидевшему пленнику, несколько слоев коричневых одежд.

Глухо сказал:

— Ночью я вернусь. Все тридцать три года я буду ночью приходить к тебе. Пленник не сдвинулся.

— Моя иллюзия укроет и теплые одежды, и цепи скинутые ею.

Ничего не сказали ему. Ни слова не слетело с тонких, темно—розовых, ровных губ.

Разве что уже потом, когда далеко отошел он, когда едва виднелось на белой равнине одинокое черное пятно — уже не вились, как когда он пришел, смерзшиеся пряди черных волос — долетело ему вслед:

— Зачем?

Не послушались губы, онемевшие от холода.

Но тот, сидевший, сгорбившись, у скалы, кажется, невысказанное прочел: в замеревшей вьюге был слышен треск двух ледяных капель, ударившихся о ледяной настил.

Ночью запах жасмина был невыносимо ярким. Свет узкой луны почти не касался юноши в темно—серых одеждах, кружившегося на бортике фонтана.

Но юная, полураздетая девушка, сопровождавшая статного господина в зеленых шелках с танцующими золотыми драконами, послышав шепот чужих одежд, остановилась. Оглянулась. Загляделась.

Медленно оглянулся и господин, которого она поддерживала.

Почуяв его взгляд, спрыгнул по ту сторону фонтана, затаился на земле за бортиком юноша.

— Зачем? — глухо спросил господин в зеленых шелках.

Из—за фонтана робко показался торс юноши, опустившего голову. Он стоял на коленях, лезвие простого меча в землю вонзив.

— Я хочу… хочу сдать Великий Экзамен вместе с ним, — глухо произнесли из—за прядей, упавших на лицо.

— Хочешь вместе служить в гвардии Императора?

— Хочу прикрывать в бою спину молодого господина, — едва слышно донеслось из—под вымокших от пота прядей.

— В личную охрану Императора берут только чистокровных, — сухо заметил господин в зеленых шелках, отвернувшись.

И прочь поплыл. Поплыла, робко подхватив его за локоть, за ним полураздетая, юная девушка.

Юноша стоял на коленях, упираясь в землю мечом. Сжав кулак на другой руке, не заметно из—за бортика фонтана.

— Не серди госпожу! — долетело со стороны. — Твоя мать давно умерла, и твоих детей некому будет поддерживать.

— Если бы… — голос юноши дрожал. — Если бы Великий генерал поверил, что десяток богов не сможет одолеть десятитысячную армию демонов, которым донесли о плане расположения построек Императорского Старого дворца, он бы… он бы не был таким великим. И не сгинула бы… армия демонов в стенах… стенах обрушившегося Старого дворца.

Уходящий господин остановился. Насмешливо вопросил:

— Хочешь переписать историю?

— Нет… — глухо донеслось из—под прядей слипшихся волос. — Я помню свое место, господин. Но даже при этом… — он ощутимо всхлипнул. — Даже при этом я хочу, чтоб в архиве Нового дворца лежал маленький свиток с двумя иероглифами на бирке его: «Приносящий величие». Вэй и Мин.

— Глупый мальчишка! — язвительно бросил господин в зеленых шелках, уходя.

— Глупый… — глухо донеслось до него.

Тусклый свет узкой луны сполз по простому клинку и отразил на нем улыбку.

Уже далеко уходил господин, шепча что—то смеющейся девушке, когда внезапно ему кто—то преградил дорогу.

Юноша, надо отдать ему должное, не завопил, оказавшись в пекле огненного столба.

Ахнула, отпрянув, юная небесная фея:

— Да он же сгорит!

— И поделом ему! — проворчал мужчина в зеленых шелках с играющими золотыми драконами.

— Только одна просьба! — кусая губы, сжав кулаки — меч его уже давно расплавился и стек, прожигая его сапоги и испепелив кожу ступней до костей — глухо сказал юноша. — Только одна просьба — и я больше никогда ничего у вас не попрошу, ни в этом тысячелетии, ни в последующих.

— И что же это? — господин в зеленых шелках усмехнулся.

— Подарите мне гуцинь, господин! — юноша дерзкий пал на колени, головою согнулся до земли. Сам склонился в самое пекло огненного столба.

— Почему же? — невозмутимо спросил мужчина, наблюдая за ним, за тем, как вспыхнули волосы юноши и лопалась, краснея, кожа его рук, лица.

Всхлипнув, полураздетая фея отвернулась, боясь на это дальше смотреть.

— Потому что им не интересуется он.

Господин в зеленых одеждах расхохотался.

Уже сгорела одежда на юноше, и пальцы прогорели до костей, облысела голова и въелся в трескавшуюся кожу на черепе запах сгорелых волос.

Исчезла огненная тюрьма. И появился возле скрючившегося, покрытого ужасными ожогами, юноши, прекрасный гуцинь из светлого—светлого дерева.

Смеясь, ушел господин в зеленых шелках.

Дрожащею рукою дотянулся до струн Вэй Мин…

Дрожали струны, когда на них падали слезы.

Теперь уже не разберешь, где сон, а где — реальность…

От глухого удара дерева о каменную столешницу юноша дрогнул, голову поднял.

Тот стоял рядом, снова в черном ханьфу. Снова заплетены в четыре косы пряди черных волос от виска и до середины лба.

— Духи—слуги уже шепчутся, когда же ты уже приведешь на праздник армию демонов? — скривился Вэй Мин, изящные пальцы оторвав от струн. — Верно, в Преисподней уже нарожали и нарастили новых?

— Я просто не могу до сих пор себя простить, — юноша с вытянутым, узким, но хрупко—красивым лицом плюхнулся на каменную скамью возле него, пристроил бок о бок к нему из темного дерева гуцинь. — Ты теперь никогда на уроки боев не приходишь, хотя вроде так их любил! Слушай, если драться больше не хочешь, может, мы сдадим Великий Экзамен вместе хотя бы по музыке?

— Ты же ее ненавидишь! — кривая ухмылка.

— Ненавижу! — тяжелый вздох, потом радостный блеск в глазах. — Но я мелодию целую разучил! «Небесный лекарь» называется!

Голову подперев тыльною стороною левой ладони, первым занявший беседку, затерявшуюся на склонах гор, посмотрел на него так насмешливо, чтоб того насовсем уже с края каменной скамьи сдуло. И чтоб навечно.

Но юноша с вытянутым лицом осторожно и робко пальцы изящные на тонкие струны опустил.

Шумно выдохнул юноша в тускло—сером, с легкими, серебряными круглыми символами долголетия.

Но тот доиграл. Почти.

— У тебя странное исполнение, — нахмурил изящные брови Вэй Мин. — Так не играет никто на Небесах.

— Зато ты сказал мне еще две фразы! — хитро сощурился неумелый музыкант.

Юноша в тускло—сером посмотрел на него как—то странно, но промолчал. — Хочешь, я еще выучу? И мы пойдем с тобою на Экзамен…

— Я не пойду на Великий Экзамен, — изящные пальцы снова легли на струны светлого гуциня. — Господин мне запретил.

— Да как он мог?! — юноша в черных одеждах вскочил, глаза сердито сверкнули, став голубыми на миг, с узким зрачком.

Долго молчал Вэй Мин. Долго молчал и второй. Ветер осторожно трепал черные волосы обоих.

— И ты теперь… вечно будешь меня игнорировать? Из—за отца?

И, вскрикнув, отшатнулся от подхваченного и раскрытого веера. Едва уклонился от изогнутых лезвий—клыков, выскользнувших из реек.

— И ты даже научился драться на боевом веере?! — ахнул радостно общительный. — И даже левою рукой! Какой красавец! — обошел мимо мрачно поджавшего губы Вэй Мина. — Кстати, а почему именно левой? Кто на Небесах дерется левою рукою? Из известных мне мастеров…

— Ты обычно дерешься правой, — сердито отвернулся юноша в тускло¬сером.