Немного он отдышался. Точнее нанюхался запахов лесных, столь не похожих на зловоние и сырость Бездонного ущелья, да редкий аромат благоуханий его дев. Блаженный букет чистых запахов… ярких и чистых…

— Кстати. надо бы и деву умыкнуть, — усмехнулся Ло Вэй.

Но, поскольку в столице он уже нашумел, да еще и показавшись в истинном облике своем. то боги с Небес могли туда явиться, а потому, хоть бы он и успел деву какую—нибудь умыкнуть, поразвлечься могло и не остаться вдосталь времени.

Лениво и тихо текла в ночной мгле великая Хуанхэ. И, посидев немного на берегу, приняв уже человеческий облик, Властелин Бездонного ущелья прекрасною прогулкою насладился. По разности ощущений Срединный мир походил отчасти на мир Небес. Хотя и было тут погрязней.

Хотя чуть погодя он вспомнил, что боги могут заметить его по ауре, уже погрязневшей, уподобившейся демону, да и, как у самого близко замеченного демона, придерутся. Особенно, если заметят клеймо низверженного бога.

«Драка, разумеется, на радость, но надо перед дракою хорошо поесть и отдохнуть» — подумал серьезно Ло Вэй, сердито почесав ус. Сам не заметил, как в дракона обернулся. Но это кстати было, ибо помогает срезать путь. Помогает ускориться. А уж в провинции какой—нибудь он развернется! Столичные будут трепетать, с ужасом ожидая его прихода туда!

«И тот дурак безмозглый тоже будет трепетать!» — с усмешкою подумал большой дракон, летя над землей, вдыхая с невольным блаженством запах трав, песка, ила и воды великой Хуанхэ.

А люди тихо спали вдалеке от столицы. Эти дурни мирно еще спали, не зная. что их ждет. И даже тот юноша—рыбак, заснувший в лодке на воде.

Поначалу Ло Вэю хотелось хвостом тому на морду водицы вдруг плеснуть или перевернуть лодку. Но было уже как—то лень. Да хотелось вновь отведать земной еды. Еда Поднебесной страны была получше жратвы Бездонного ущелья.

Тот юноша мирно спал на волнах притихших, едва заметно качающих лодку, не подозревая, что висела его жизнь на волоске, что выжил он лишь от того, что чье—то ужасное сердце сильно хотело еды.

Немного погодя, Ло Вэй над водою притормозил. Пихнул по глади воды хвостом недовольно. Едва не замурлыкал, почуяв нежное прикосновение воды к чешуйчатому телу. Едва удержался от искушения вернуться в человеческий облик и бултыхнуться туда с размаху, с высоты.

«Но кто тот демон, испепеливший людей? — задумался на мгновение. — Верно, ошивается где—то около столицы. Заметит, быть может, меня. Особенно, если суматоху огненную припишут опять ему. Заметит. Если память еще не дырява, если голова еще не стара, тогда уже точно заметит. И, возможно, захочет разыскать меня. Но так даже интереснее!»

Хвост невольно потянулся опять разрезать водяную гладь. Морда клыкастая и рогатая с интересом посмотрела вниз, на свое отражение в реке.

Никто не видел, но юноша в лодке дернулся, заслышав, как молодой юноша без одежд с радостным визгом свалился с неба и утонул в реке, подняв высокую стену водяных брызг!

To есть, видел какой—то старый ворюга, кравшийся к перекупщику, но тому поутру никто не поверил. Ибо пожар в столице — это дело. А с каких пор с небес падают и топятся прекрасные юноши?

To есть, говорила дочь рыбака, поесть приносившая отцу поутру, что ночью ставил даже сеть, налоги чтоб жадные семьи своей жалкой выплатить. Говорила, что у реки, покуда развернул заботливо завернутую еду отец, вдруг заволновались воды, да вышел прекрасный юноша, длинноволосый и хрупкий, прекрасно сложенный, прошел мимо двух обалдевших крестьян, с ухмылкою, не смущаясь своей наготы.

Но, право, пожар в столице был людям интересней. Тем более, пламя прошло близко у дворца, поместий сгорело несколько чиновничьих. Даже сам император по поводу такому внезапно перестал в гареме пить и играть на флейте, днем ночи ужасной вышел, парадно одетый, и торжественно отбыл в храм, молиться там с полдня, на коленях, просить богов смилостивиться и уберечь их.

Хотя говаривали злые языки, что то сгорел и дом родителей его прелестной наложницы и глупая молодуха сама хозяина Мандата Неба из покоев вытолкала к утру. Ревела, ругалась страшно. Но там кого—то сварили днем во дворце. Кому—то отрезали языки и руки. А кому — не известно. Ну, отрезали и отрезали. Обычное же дело во дворце.

А что одна из рыбачек так и прожила жизнь незамужней, всю жизнь вспоминала какого—то прекрасного юношу, вышедшего из воды… да мало ли что болтают девки? Вот новости с захудалого Шоу Шана доходили куда интереснее…

Бо Хай

Вздрогнули стены моей тюрьмы. Пальцы разжались вдруг моего мучителя. Снова открылось надо мной звездное небо, темное, шелковое, тягучее… такое заманчивое… и… и лицо моего убийцы.

— Все, что я хотел — это спасти Ну О, — глухо сказал он, смотря на меня, почему—то сжавшегося на его руке. — Я не хотел убивать эти сотни людей! — тяжело вздохнул. — Мои братья… названные братья и друзья… этою жуткою силою демонов… — отчаянно усмехнулся, повыше меня поднял, к своим глазам. — Ты сияешь так ярко! Я даже завидую тебе, человек! — шумно выдохнул, но меня почему—то не сдуло с руки его от дыхания. — Я чувствую, что моя душа уже не будет сиять так ярко, как твоя. И она… — он вдруг руку протянул к телу неподвижному моей распростертой возле меня дочурки.

И… и вторая Чун Тао, сквозь которую просвечивал мой дом, грустно стояла за мертвыми нашими телами и смотрела на нас.

Рука, державшая меня, дрогнула.

— Спасибо! — всхлипнула душа Чун Тао, внезапно опускаясь перед моим убийцей на колени. — Спасибо, что вы отпустили моего отца, господин!

— Уходите! — глухо попросил Ян Лин. — Пусть хоть кто—то в эту ночь уйдет летать на небесах!

Отчаянно посмотрел на ворота. Те как раз приоткрылись. Раб, выглядывавший наружу, что—то шептал. Он не видел нас. Не видел его. Но колдовство демона скоро рассеется. Он не собирался особо моему убийце помогать.

Но…

— Как ты могла?! — я негодующе развернулся к дочери, трясущейся рукою на нее указал. — Как ты могла убить себя?! Как ты могла мертвой упасть возле моих ног?! Кровь от крови моей! Я даровал тебе тело, чтобы ты умерла так?!

Прозрачной уже рукою.

— Но отец! — всхлипнула мерзкая дочь. — У меня кроме вас никого нет здесь! Никого нет! Куда вы — туда и я! Если вы пойдете в ад — я пойду в ад вслед! Если вы пойдете на Небеса — я пойду в рай следом! Только за вами я идти хочу!

— Но ты потеряла свою жизнь!

— Но дороже вас для меня ничего нет! — Чун Тао сжала маленькие кулачки. — Только вы были добры ко мне, мой господин! Только вы! Здесь… что я сделала не так?! Почему даже мертвым вы отказываетесь забирать меня с собой?!

Я бы выдохнул… хотел бы шумно выдохнуть… укоризненно посмотреть в упрямые глаза ее… если б я мог. Я уже не мог. Но…

— Уходи! — заорал я на отшатнувшего от меня убийцу. — Ты так много старался, чтобы спасти какую—то Ну О! Ты даже убил меня из—за нее! Ты отобрал из—за нее жизнь моей малышки! Уходи! Иди, спасай свою Ну О, чтобы наша смерть не вышла напрасной!

— Но ты… — распахнул растерянно глаза он.

— Мне плевать на тебя, Ян Лин! — рявкнул я, заставив его вздрогнуть. — Но если ты жизнью рискуешь, чтобы спасти ее, то ты должен спасти ее! Мать ли, возлюбленную ли, твою ли малышку…

— А кто такая эта Ну О? — заинтересованно спросила Чун Тао.

Только что стояла, но через миг уже стоит у меня. Прижимается ко мне, сжимает руку мою тонкими руками. Я руки сбросил ее. Она осторожно ухватилась за края моих одежд. Робко в глаза мне заглянула. Глупая! О, какая же глупая моя дочь!

Задрожали губы Ян Лина, смотревшего на нас.

— Дочь? — тихо спросил я.

Он убил меня. Эта ночь и эти мгновения — последние мои мгновения на земле. Моя дочь, погибшая из—за него, стоит рядом со мной, но… но эта глупая отцовская любовь мешает мне злиться. Эта глупая отцовская любовь… она догнала меня здесь, за гранью моей смерти. За гранью нашей смерти. Значит, даже если тела погибнут, то хотя бы любовь не умрет!