Я поджала губы.

— И вообще, вот люди, которыми ты так восхищаешься, спокойно жрут за свою жизнь уйму рыбы, птиц и разного зверья. Чем они отличны тогда от демонов, которых ты так презираешь? — насмешливо прищурился. — И чью душу ты у одного с голодухи сожрала?

— Это ты меня научил!

Он еще откусил мяса поджаренного, зажмурился, покуда жевал.

Сейчас бы полумесяц схватить — и отрезать его шею вместе с мерзким лицом. Но вот оружие пока возле него мое не видно. Может, соврал?..

— А соловьи мошек жрут и червяков, — ухмыльнулся мужчина, внезапно посмотрев на меня. — Чем вы не хищники?

— Чего ты вообще хочешь от меня? — сорвалась на крик.

— Поиграть! — невинная улыбка.

Я, вспомнив недавнее, зарделась. Щеки и уши ощутимо так обожгло.

— Я вообще—то просто имел в виду шутки, — осклабился Эн Лэй, — но, если ты настаиваешь, то мы можем как—нибудь и то повторить. Или тебе в первый раз больше понравилось?

От камня брошенного с хохотом увернулся.

Ни поговорить с ним спокойно. Ни подружиться. Ни убить. Одно сплошное недоразумение, даром что гордая птица феникс! Хотя и хищная. В этом он прав.

Вздохнула.

— Присоединяйся, я боюсь, что мне столько мяса сегодня не съесть одному, — мужчина внезапно посерьезнел. — К тому же, я обещал проводить тебя до места, где погибли твои родственники, чтобы ты поскорее приступила к расследованию.

— И ты… мне поможешь?

— Не хочешь расставаться? — внимательно прищурился.

— Тебя на Небесах родственники засмеют, если нарожаем уйму маленьких, тощеньких, сереньких фениксов!

Взгляд его стал слишком внимательным и серьезным. Шутка не удалась. Но я старалась. Я честно старалась!

Хотя он уже рядом стоял, вкладывая кусок жареного мяса в руки, а зубы мои не устояли. Или я не устояла?..

И ноги не устояли — села, где стояла, в тигриную плоть вцепившись. Мм, мясо… еда! Жизнь…

А солнце сверкало и грело, пела свою мелодию нарушившаяся гладь воды…

Кажется, так и упала, где сидела, сжимая обглоданную тигриную кость с ребра. Не упала. Легла, опустившись на что—то. Как будто между моею головою и камнями легла ладонь…

Уток, покуда спала, он доел. И на том спасибо. Мне от остатков перьев, забившихся кое—где между камней, становилось уже не по себе.

Феникс, поднявшийся из воды — он нынче купался в одежде, но ткань промокшая, разумеется, обтягивала все большое, мускулистое тело — задумчиво посмотрел на меня, когда поднялась, зевая, обернулась от клочков перьев уже к воде, где плескалось что—то. Кто—то. Красивая скотина! То есть, серьезный взрослый феникс.

Нет, он смотрел на меня слишком долго.

Я сделала вид. будто не поняла приглашенья. Он сделал вид, будто не приглашал.

— Ты обещал проводить меня в Поднебесной.

Сделала взмах руками. В следующий миг уже возле меня стоит, промокший. Нет, мгновение — и уже сухой, с тонким ароматом воды в распущенных вьющихся волосах — они у него и вправду вились, густые, длинные, немногим пониже лопаток спускавшиеся. Или не немного…

Мужчина головою взмахнул, разбрызгивая капли воды. Я. завизжав, лицо прикрыла рукавом.

— О. до чего же сладкие чьи—то вопли! — ухмыльнулся.

Так довольно, словно вечность целую уже с ним не ссорились.

— Но ты смотришь на мой живот, — задумчиво погладила округлость, внутри которой мрачный голос тут же потребовал еды.

— Месть! Сегодня у тебя месть на обед и на ужин! — теперь издевался уже он.

Нет, он ступил…

— А—а—а—а!!! — взвизгнула я, когда ноги мои оторвались от берега, а камни и потухший костер внезапно оказались далеко внизу.

— Понятно, врагов для начала мы воплями оглушим, — насмешливо донеслось сверху.

Эн Лэй, лишь крылья себе призвавший, а так оставшийся почти человеком, осторожно обхватил руками меня под грудью, за живот. Пока за живот.

Но когда хотела пнуть его по месту чувствительному, руки разжал.

Двое крестьян поперхнулись столетними яйцами и пирожком, сваренным на пару, когда я упала с неба в реку, обдав их брызгами.

Хотя очнулась уже в воздухе, откашляясь, а река и лес оказались уже далеко внизу.

Руки мускулистые опять держали меня, крепко и уверенно. Но сбросит, если опять буду лягаться. Даже, кусаться, наверное, нельзя, эх. Точно нельзя, поле какое—то подо мной. От размазывания по полю с такой высоты после паденья старуха меня точно не спасет.

Вздохнув, зажмурилась.

— Хочешь выспаться перед битвой? А если уроню? — голос прозвучал насмешливый сверху.

— Вот только раненный мне попадись, вредный феникс!

Руки разжались.

— Феникс красииииивыыыый!!!

Он, пролетев подо мной, меня орущую подхватил. Хотя, кажется, глупый соловей стал привыкать, когда на его тушке смыкались лапы огромного хищника.

Да и вид снизу был превосходный. Я—то летать уже, быть может, не смогу, но я поднялась благодаря его рукам и крыльям так высоко…

— Ты плачешь? — спросил Эн Лэй глухо.

— Скоро плакать будут мои враги, — проворчала в ответ.

А пока остается только довериться крепким мужским рукам и отдаться с его помощью потоку ветра, разглядывая леса, озеро и долины снизу, с гордостью смотря на мелких птиц внизу, растерянно головы повернувших, чтобы посмотреть на нас. Гордого хищного феникса и воробья общипанного. Ладно, ладно, соловья. Но он сам ко мне прицепился! Сам мне додохнуть не дает!

Жаль, что любое путешествие рано или поздно кончается.

И прекрасные виды дикой природы, перемежавшиеся серыми городами и копошением людей, внезапно сменились остатками бамбукового леса и огромной горелой пустошью, все еще черной, засыпанной пеплом. Запах пепла ветер поднимал сюда,

Сердце сжалось, когда увидела оставшееся от моей малой родины. Место, где больше не слышно голоса ни одного соловья.

Сердце сжалось, когда феникс стал спускаться.

Тоска по погибшему дому? Или по последним мгновеньям в руках моего врага?..

Вэй Мин

Тонкие пальцы ложатся на инструмент, задевая то одну, то другую струну. Сердце поет вслед за музыкой, рождая какую—то грустную песню эмоций и ощущений, смутно уловимых чувств…

— Смотри! — мальчик с вытянутым, узким, но миловидным лицом радостно демонстрирует вазу, сотканную из тонких металлических нитей, в которой робко жмется к стенке хрупкими лапками большая нежно¬сиреневая бабочка неземной красоты.

Черные длинные волосы, выпавшие из узла на затылке, липнут к потному лицу, но глаза радостно горят. Охотник, поймавший небесного зверя, счастлив. Счастья этого так много, что оно плещется, буйствует внутри, так и норовит вырваться через край и утопить в нем кого—нибудь Другого.

Мальчик, серьезно читавший свиток, связанный из тонких нефритовых пластинок с письменами, серьезно откладывает чтение и поднимается к нему навстречу. Покуда спускается из беседки, расположенной почти на самой вершине огромного утеса, утопающего в зелени садов и благоухании цветов, словно в океане, делает несколько почти неуловимых движений хрупкими длинными пальцами.

И к лицу изумленно застывшего охотника на бабочек подносит фазу— сферу из тусклого фиолетового цвета, где отчаянно бьется почти такая же бабочка, чуть меньше размером, но с точно такими же нежно—сиреневыми крыльями.

— Но я сделал это вручную! — возмущается мальчик с вытянутым лицом.

— А я сделал это вручную! — ухмыляется оторвавшийся от нефритовых книг. — И вообще, правил игры не было.

— Так и не значит, что ты победил! — обижается честный охотник.

— Но я не обязан считать как ты! — хмурит изящные, тонкие брови второй.

Первый смотрит на него, но внезапно смеется. Хлопает, хохоча по плечу. Два движения тонких пальцев — и две освобожденные бабочки с отчаянной быстротой взмывают в небо, пользуясь внезапно полученным шансом снова жить.

— Но я матушке хотел ее подарить! — возмущается первый.

Улыбка второго становится шире. На миг лишь. Под недовольным взглядом рукодельного охотника он серьезнеет и как будто даже становится виноватым.