Сказать по правде, я, со своим утраченным титулом и не великими заслугами перед обществом, вряд ли мог быть вхож в столь блистательное общество. Мой отец всего лишь скромный юрист, несмотря на свой приличный достаток, связи и знакомства. Однако же, приглашения мне приходили регулярно, и я старался сие мероприятия никогда не пропускать. Ведь где еще, как ни на них, можно завести очень нужные и полезные знакомства, а также произвести впечатление на определенные личности. А заслугой моей в оказанной чести являлось то, что я уже довольно давно имел адюльтер с женой графа — графиней Клеменс Вержи. Эта очаровательная женщина в свои сорок с небольшим выглядела на тридцать и вытворяла в постели такое, что не снилось и более юным красоткам. У нас с ней была своя милая история, и я с удовольствием всегда пользовался ее приглашениями и тем, что она всегда неизменно находила возможность улизнуть от гостей и уединиться со мной в каких-то, известных только ей, темных и скрытных альковах.
Судя по приглашению, бал должен был состояться по поводу помолвки дочери графа — очаровательной, как и ее мать, Гизель. Вот ведь, а я и не знал, что малышку уже замуж выдают. В глубине души даже шевельнулось что-то похожее на слабый укол совести. Кому как не мне знать, что Гизель достанется мужу совсем не беспорочной? Зато счастливый жених должен быть доволен тем арсеналом умений, что успела приобрести куколка с моей помощью.
На вечер приготовил новый белый смокинг, который давно уже поджидал своего часа. Думаю, он вполне соответствует ситуации. Приготовленные вещи вызванные грузчики унесли, и вскоре они отправились по указанному мною адресу. Времени до приема оставалось не так уж и много, а мне еще предстояло основательно подготовиться. В нашем доме помимо толстого консьержа служило еще много разнообразной прислуги, включая горничных, убирающих квартиры. Поэтому вызвав по телефону прачку, которая также гладила белье и одежду, и дав указание привести в идеальное состояние мой костюм, я спокойно удалился в ванную. Лежа в приятной горячей воде, полуприкрыв глаза, я подумал: «А не вызвать ли еще и массажистку»?
Но потом я разочарованно нахмурился и отказался от этой приятной мысли. Вспомнил, что массажистом в ближайшем салоне работает некий субъект совершенно немужественной наружности, который и не думал скрывать своих наклонностей. С первых же дней, как я здесь поселился, он упорно пытался обратить на себя мое внимание. Я отношусь совершенно нормально к любым половым пристрастиям и особенностям, если не касается меня лично то, чего я не приемлю.
Когда я выбрался из ванны, выбритый до синевы и надушенный до головокружения, мой костюм уже висел в комнате, готовый, как с иголочки — ни складочки, ни пылинки. И, судя по времени, мне вполне уже пора было ехать. Моя машина так и осталась возле дома отца, поэтому вновь пришлось пользоваться услугами такси.
Мой путь лежал на улицу Фран-Буржуа, знаменитую своими особняками и дворцами, которую еще с середины шестнадцатого века облюбовали наиболее богатые и высокопоставленные жители Парижа. Но, уже почти приехав, я вдруг вспомнил и похолодел. Не прошло и двух дней с того жестокого урока, который преподал мне мой создатель, и я же сам себе давал клятву — никакого плотского удовольствия, пока не утолю вампирскую жажду, а едва вновь не повторил той же ошибки. Только в этот раз моей жертвой могла оказаться не безродная проститутка, о которой некому даже сожалеть. Вовремя я, однако, спохватился. Попросив таксиста остановиться за углом ограды, не доезжая до ворот, я достал носовой платок и закрепил его наподобие салфетки, чтобы не испачкать белоснежный смокинг.
— Ну, а теперь пришло время перекусить, — подмигнул я парню, ошалело вытаращившемуся на меня.
В этот раз я решил пить кровь из запястья, так все же получалось аккуратнее, хотя напор был немного слабее. Но я и не предполагал особо увлекаться, не хотелось сильно ослаблять человека за рулем. В этот раз все получилось вполне успешно, на платке не осталось ни капли, и вскоре, получив внушение и все забыв, водитель уже пристроился в вереницу из автомобилей и других экипажей, медленно движущихся к центральному входу величественного особняка из белого камня, построенного в стиле эпохи Возрождения. Чуть позже, вручив приглашение надутому раззолоченному швейцару, я наконец окунулся в хорошо знакомую и привычную для себя атмосферу, со всех сторон и всех углов кричащую о своем непомерном богатстве, знатности, титулованности, манерности и высокомерии. Почувствовав себя, как рыба в воде, я легкой и непринужденной походкой направился в глубину дома хорошо знакомыми мне коридорами и переходами, отказавшись от сопровождающего. Прием официально проводился в одном из больших залов, сегодня — в правом крыле большого особняка. Разглядывать внутреннюю обстановку, буквально колющую глаза своим богатством, я не счел нужным — налюбовался уже и не раз, ранее. Все та же роскошь, те же образцы художественного и скульптурного искусства, тот же мрамор, хрусталь и позолота. Все это не производило на меня почти никакого впечатления, мишура, не более. Мне по душе больше изящество, комфорт и уют, как, например, в доме отца, созданный любящими руками моей покойной мамы, обладавшей прекрасным вкусом и чувством стиля. А жить в таком вот музее, на мой взгляд, довольно угнетающе.
Однако, я сегодня явился сюда не для того, чтобы рассуждать об архитектуре и искусстве, только если вдруг какая-то очаровательная собеседница изъявит такое желание и выберет подобную тему для начала беседы. Тут я готов поддержать любую тему, главное, вовремя свести ее в нужную мне сторону.
Войдя в широко распахнутые двери залы, я попал в круговорот гостей, составляющих в большей своей массе цвет дворянства и аристократии Парижа. Дамы все сплошь в шикарных бальных платьях, блеск бриллиантов слепит глаза. Мужчины, подобно мне, в смокингах, фраках или мундирах в зависимости от звания или чина. Изысканная мягкая мебель вдоль стен, столы, ломящиеся от количества закусок, большой оркестр в специальной оркестровой нише, уже наигрывающий ненавязчивую классику. Все, как всегда.
Покружив немного по залу, раскланявшись со многими знакомыми дамами и поприветствовав знакомых джентльменов, я выслушал множество соболезнований в свой адрес в связи с семейной трагедией, а также поздравлений в связи с возвращением в общество. Пофлиртовав некоторое время, с удовольствием слушая за своей спиной восторженный и возбужденный шепот (вампирский слух служил в этом, как нельзя лучше), я добрался до середины зала, где в самом плотном окружении находились будущие жених с невестой. Милашка Гизель сразу же меня приметила и, не стесняясь никого вокруг, бросилась меня приветствовать. Мы вежливо раскланялись, но я не отказал себе в удовольствии незаметно ей подмигнуть, а она залилась смущенным румянцем. Потом она представила мне своего жениха, назвав его Жофроа Катри. По ее словам, ее избранник приходился сыном новому, совсем недавно назначенному на пост префекта округа Сена, министру Катри. Обменявшись рукопожатием со счастливым женихом, я подумал, что пост его отца, очевидно, единственное достоинство этого бедолаги. Жофроа оказался низкорослым, худощавым и носатым. Дорогой фрак висел на нем мешком, а набриолиненные волосы сально поблескивали. В придачу к выдающемуся носу у него еще и жизнерадостно топорщились уши. Чудо, как хорош! Я с жалостью посмотрел на Гизель. Да уж, представляю, с какой тоской малышка сейчас вспоминает наши с ней ночи. Усмехнувшись про себя, я отошел, так как уже начиналась торжественная часть, на которой будет официально объявлено о помолвке, сказаны все положенные в этом случае слова от основных действующих лиц, оглашена дата свадьбы и тому подобные неинтересные для меня вещи.
Ловко протолкнувшись к выходу, я направился в сторону хозяйственных помещений, точно зная, что смогу найти там очаровательных девушек из обслуги. Мне сейчас не до выбора особо, знатная или нет — не имело ровным счетом никакого значения. Главное, что все, что надо, было на месте. А уж договориться для меня дело нехитрое. С такими даже проще. Необремененные этикетом и строгим воспитанием, простые девушки всегда охотно проводили время с такими, как я. Но и я не оставался никогда в долгу. Недовольной еще ни одна не уходила.
