Часть публики приподнимается, чтобы поверх голов сидящих впереди разглядеть, как это у мальчика получается, а другие подбежали даже к самому подиуму, дивясь его необыкновенной технике. Но ему их любопытство нипочём. Он настолько ушёл в музыку, что не видит и не слышит ничего из происходящего вокруг и как бы возвращается с неба на землю, лишь когда его окружает целая стайка дам, осыпающих комплиментами и всяческими нежностями. Но лишь одна дама из всех присутствующих, напоминающих ему почему-то больших пёстрых бабочек, существует для него, только её он отличает — графиню Аврору. Она склоняется к нему, целует в лоб, и глаза Вольфганга сияют.

   — До свидания в Вене, мой маленький волшебник, — слышит он её задушевный голос.

Зал уже почти пуст, кроме графа с графиней и Леопольда Моцарта, с детьми здесь никого нет.

   — О, госпожа графиня, замечательно! — ликует Вольферль. — Теперь я не боюсь больше выступать перед знатными господами в столице.

   — Да, мой мальчик, — добавляет граф Шлик. — Ты можешь безо всякого стеснения предстать перед их величествами, ты действительно хорошо выдержал экзамен. Наш друг Херберштайн уже отбыл, и, насколько я его знаю, он успеет подготовить там почву.

Они прощаются, и семья Моцартов возвращается в графской коляске в дом сестёр Канер, которым тоже посчастливилось побывать на академии. И теперь они дают волю своим чувствам, угощая детей пирожками и разными вкусностями. Вдобавок они пытаются перещеголять одна другую в неумеренных комплиментах. Но Вольферлю это быстро наскучило, и он просится в постель.

Прежде чем отправиться спать, Леопольд Моцарт пересчитывает выручку. Причин для недовольства быть не может: чистой прибыли остаётся ровно сорок гульденов.

Утром в день отъезда порог гостиной, где Леопольд Моцарт сидел за очередным подробным письмом к Хагенауэру, переступила их знакомая, красивая бледнолицая дама, тоже квартировавшая у сестёр Канер. Извинившись, она попросила Моцарта уделить ей несколько минут.

Моцарт пригласил её сесть.

   — Возможно, вам покажется странным, что я прервала моё путешествие в Линце, узнав о вашем предстоящем концерте. Позвольте объясниться. Я рано овдовела — мой муж был австрийским офицером и погиб в сражении при Лейтене[9], — а моего единственного сыночка, он был в возрасте вашего Вольферля, унесла в прошлом году злая болезнь. — Она на минуту умолкла и продолжала несколько охрипшим голосом: — Этот мальчик был моим единственным утешением в одиночестве. Он был таким живым, подвижным, развитым и способным — особенно к музыке! Горделивое воображение матери рисовало мне его уже знаменитым музыкантом, очаровывающим со сцены сердца слушателей, точно так же, как ваш чудо-ребёнок вчера вечером. Однако судьба жестоко разрушила мои надежды, и у меня ничего, кроме горестных воспоминаний, не осталось. Теперь вы поймёте, почему я всем сердцем привязалась к Вольферлю. — Она протянула Моцарту руку, которую тот почтительно поцеловал. — Я хочу обратиться к вам с просьбой. От супруга, который был хорошим скрипачом, мне в наследство достался замечательный инструмент, я собиралась со временем подарить его моему Фердлю. А сейчас я не вижу ничего лучшего, чем передать скрипку в руки вашего Вольферля. Тем более он сказал мне, что мечтает и в скрипичном искусстве во всём следовать урокам своего отца. Инструмент сейчас находится в Вене. И я от всей души желаю, чтобы маленький волшебник получил его в подарок на Рождество. Вот письмо, получатель которого вручит вам эту скрипку. — Она достала из ридикюля письмо и протянула его Моцарту.

   — Вы бесконечно осчастливите меня и моего сына этим драгоценным подарком. Но как же мне отблагодарить вас за этот дар?

   — В этом нет нужды. Хотя постойте... Я напишу вам адрес одного талантливого молодого художника в Вене, закажите ему написать портрет вашего Вольферля. И пусть он до моего возвращения в столицу будет у того господина, который вручит вам скрипку. Я буду с любовью хранить его.

   — С превеликой радостью выполню это ваше пожелание.

Дама встаёт, Моцарт тоже.

   — Заранее примите мою благодарность, — говорит она, протягивая ему на прощанье руку.

   — Но как же я объясню сыну, от кого он получил подарок? Ведь ваше имя ему неизвестно.

   — К чему ему моё имя? Скажите лишь, что это от той дамы, которая дала ему кошелёк для слепого нищего. Через час я уезжаю в Богемию к моей замужней сестре и пробуду у неё долго. Не исключено, что наши пути ещё сойдутся. В любом случае я буду внимательно следить за карьерой юного Вольфганга Моцарта. Передайте привет ему и вашей очаровательной дочурке Наннерль.

Моцарт кланяется ей, она дружески ему кивает и столь же бесшумно, как и появилась, исчезает в соседней комнате.

После трогательного прощания с гостеприимными сёстрами Канер, у которых даже слёзы навернулись на глаза, они отправляются на судно. Похолодало, задул сильный ветер, но в каюте приятное тепло. Вечером, когда судно бросает якорь у пристани в Маутхаузене, Моцарты на берег не сходят; завтра на рассвете путешествие будет продолжено.

Около полудня они попадают в Ипс, где стоянка несколько часов. Два подсевших в Маутхаузене на судно монаха-минорита и монах-бенедиктинец, сразу привязавшиеся к Вольфгангу, выражают пожелание присутствовать на обедне в местном монастыре францисканцев. Из разговора с отцом они узнали о способностях его сына и о том, как он увлечён игрой на органе. Стоило одному из них скорее в шутку, чем всерьёз высказать пожелание послушать Вольфганга, как тот сразу выпаливает:

   — Я иду с вами!

Итак, трое монахов и Леопольд Моцарт с сыном отправляются в церковь монастыря францисканцев, до которой совсем недалеко, а Наннерль остаётся на судне. Они поднимаются на высокие хоры, где органист-францисканец, услышавший о необычном пожелании малыша, поначалу немало удивлён: а вдруг он что-то не так расслышал? Однако после того как монахи в один голос принимаются его уговаривать, он, добродушно улыбаясь, берёт мальчика на руки и подсаживает на высокую скамейку.

Безо всяких проволочек Вольфганг начинает играть прелюдию на клавиатуре, а отец помогает ему только на регистрах. И орган поёт, разливается флейтой, гремит и рокочет, наполняя этим полнозвучием церковный неф. Все четверо монахов стоят подле маленького органиста, широко раскрыв глаза.

По всей церкви проплывает мощный органный аккорд. Когда он затих, продолжает звучать флейтовый регистр. Мягкие голоса гамбы допевают мелодию до конца, тихо и проникновенно.

Тем временем зал заполнился монахами-францисканцами, которых привлекли звуки музыки в неурочный час. Кое-кто из братьев стоял, опустив очи к полу и сложив руки, другие прикипели взглядами к маленькому органисту, группа молодых монахов, стоящих несколько в стороне, оживлённо переговаривались полушёпотом, обсуждая загадочное событие. Рядом с ними пожилой брат прислонился к колонне и совершенно ушёл в себя, скрестив руки на груди. Его губы едва заметно шевелятся. Когда отлетел последний звук, он очень тихо произносит:

   — Звучащий сад Господень.

Другой францисканец подхватывает это и передаёт дальше. Скоро эти слова доходят до всех святых братьев, и каждый из них, покидая церковь, шепчет:

— Звучащий сад Господень.

Холодным туманным вечером в начале ноября в гостиной Хагенауэров хозяева и матушка Моцарт сидели при свете свечей у камина, в котором потрескивали сухие дрова, и говорили, конечно, о странствующих музыкантах. Леопольд Моцарт, обычно добросовестно сообщающий обо всех событиях своему другу Хагенауэру, вот уже две недели безмолвствует. Это беспокоит матушку Аннерль: как там дети и муж, здоровы ли?

Неожиданно открылась дверь, и в гостиную вошёл Шахтнер. Было видно, что он в хорошем расположении духа и принёс какие-то вести. Действительно, он пришёл с письмом от барона Вальдштеттена. Согревшись пуншем, Шахтнер начинает его читать: