А вот работа над оперой продвигается медленно. Он нервничает из-за этого: лето на исходе, и, значит, близится срок сдачи партитуры. И снова ему на помощь приходят друзья из Праги. Супруги Душеки приглашают Моцарта с женой и сыном погостить у них в имении Бертрамка, где он мог бы закончить оперу. Здесь, на уединённой вилле, окружённой роскошной природой отцветающей осени, ему никто мешать не будет. Это письмо из Праги показалось Моцарту чем-то вроде небесного знамения. Но прежде чем они уезжают, Моцарта настигает ещё один удар: после недолгой болезни смерть уносит его врача и друга Зигмунда Баризани. Потрясённый кончиной, он в день похорон перечитывает запись, которую в книге для почётных гостей всего четыре с половиной месяца назад сделал его рассудительный советчик и добросердечный утешитель. А потом пишет прямо под ней:

«Нынче, 2 сентября сего года, я был глубоко несчастлив, совершенно неожиданно потеряв моего любимого, моего лучшего друга и спасителя моей жизни. Ему хорошо!

Но нам, — всем тем, кто близко его знал, — нам никогда больше не будет хорошо, пока нам не посчастливится встретиться с ним в лучшем мире, чтобы никогда больше не расставаться.

Моцарт».

Моцартов часто принимали и радушно и тепло, но по-настоящему они впервые чувствуют себя как дома у Душеков. Правда, сыночка своего они не привозят, за ним присматривает мамаша Вебер. Сначала они поселяются в гостинице «У трёх львов», что у Зернового рынка, номер в которой для них снял директор театра Бондини. Но прелестный дом Душеков в Бертрамке, в идиллической местности совсем недалеко от Праги, обладает для Моцарта куда большей притягательной силой, нежели городская «квартира». Дом посреди сада, тишина и уют, никаких отвлекающих моментов — всё располагает к сосредоточенному творчеству. Композитор рад этому «приюту уединения» как ребёнок, особенно хорошо работается там действительно в полном одиночестве. Его часто видят прогуливающимся по саду и разглядывающим клумбы с астрами и флоксами; потом он присаживается на скамейку, достаёт из папки нотную бумагу и делает наброски. Или устраивается поудобнее в кресле, стоящем на засыпанной жёлтыми листьями веранде, думает или записывает свои мысли, а то обращает свой взор в сторону заходящего за горы солнца. А иногда уходит в обставленный с утончённым вкусом маленький музыкальный салон, где в час предвечерней прохлады весело потрескивает огонь в камине и где он, сидя за клавиром, проверяет на слух написанное утром и днём. Мелодии, улетающие через окно в засыпающий сад, превращают его в уголок таинственного зачарованного царства. Случайный прохожий обязательно подойдёт к калитке и обязательно прислушается к мелодии — то жалобно-зовущей, то страстно-возмущённой, и ощущение у него при этом такое, будто кому-то стали известны и понятны его собственные сомнения.

Моцарт привёз с собой в Прагу только часть, хотя и весьма значительную, своей оперы. Большая часть либретто положена на музыку ещё в Вене: и драматическая интродукция, и встреча Дон-Жуана с бывшей жертвой своих домогательств Эльвирой, и комичная «ария со списком», в которой Лепорелло перечисляет завоевания своего хозяина — это один из самых лакомых кусков оперы! — и ухаживания Дон-Жуана за деревенской красоткой Церлиной в галантном, чувственном дуэте «La ci darem la шепо» — «Ручку мне дай, красотка», и пролог к блестящему празднеству в замке — всё это уже написано. Но пропущен целый ряд важных номеров. Моцарт вообще не был педантичен. Не писал одну арию за другой, следуя либретто слепо, эпизод за эпизодом. Будучи ярко выраженным человеком настроения, он хватается то за одну сцену, то за другую — как того душа пожелает! — и придаёт ей законченный музыкальный образ.

Бог Амур, этот шельмец, который своими прихотливыми выходками творит столько бед среди людей, на сей раз, к чести его будет сказано, имеет большие заслуги перед искусством: опытнейший режиссёр, он отдаёт роль музы композитора Бабетточке, дочери управляющего Бертрамки, и что самое главное! — писаной красавице! Она проста и естественна в обращении, свои обязанности по дому она знает назубок и выполняет их с удовольствием, чтобы гость не испытывал недостатка ни в чём. В её отношении к знаменитому автору «Фигаро» нет ни капли подобострастия, скорее она выступает в роли его равноправного товарища.

Соблюдая кодекс благопристойности, они заигрывают друг с другом, иногда обнимаются и обмениваются поцелуями — но не больше.

Однажды вечером, когда месяц, их надёжное доверенное лицо, пронизывает своими волшебными лучами ветви старых почтенных деревьев и освещает посыпанные гравием дорожки, она даже назначает свидание в розарии композитору, которому, при всём его опьянении творчеством, как глоток свежего воздуха нужно живое человеческое участие.

Моцарт торопится на свидание с юношеским пылом. Сладкий привкус желания и возбуждения смущает его, и после того как милая плутовка, подарив ему немало горячих поцелуев, под конец всё-таки выскальзывает из его объятий и запирается в своей комнатке, он зовёт Моцарта к письменному столу, заставляет работать, творить. И в этом состоянии невольного возбуждения из-под его пера выходит романс романсов всех времён «Deh vieni alia finestra, о mio tesoro» («Подойди, любимая, к окну...»).

Мало этого! Вслед за ним возникает сцена переполоха, вызванная появлением жениха Церлины Мазетто и деревенских парней, которые хотят наказать соблазнителя, но добиваются обратного: хозяин замка, переодевшись в Лепорелло, основательно поколачивает болвана Мазетто. И Церлина, ищущая жениха с фонарём в руке, к своему удивлению, обнаруживает его, раненного, лежащим на земле.

Но и тут перо Моцарта не останавливается. Его так и подмывает воплотить средствами музыки лукавые, исполненные скрытой чувственности стихи, в которых Церлина, обманутая в своём ожидании первой брачной ночи, будит и утешает своего Мазетто. С гениальной интуицией он воссоздаёт любовное воркование и учащённое сердцебиение:

Когда эта простая лирическая ария тщательно разработана и готовы партии отдельных инструментов, как бы переброшен мостик к написанному ещё в Вене сложнейшему секстету. Это на редкость цельный сплав комического с трагическим, здесь как бы распутываются нити маскарада и на первый план выдвигается обманутый Лепорелло, на которого обрушивается злость всех оскорблённых в своих чувствах мужчин и женщин, в то время как настоящий совратитель и обманщик остаётся в тени!

Тут Моцарт, к своему удивлению, замечает, что на дворе давно день. Он долго любуется деревьями в саду, ветви и листья которых потяжелели от утренней росы. Потом встаёт, потягивается и позёвывает, потихоньку поднимается в свою спальню, где он, полураздетый, валится на постель и забывается в глубоком сне.

Проходит несколько часов. Моцарт просыпается. До него доносится снизу звук голосов. Он не спит, но и не бодрствует, и всё-таки к мечте он ближе, чем к действительности. Но тут раздаются серебристые звуки спинета, и сразу вслед за этим вступает высокий и сильный женский голос. Моцарт, широко открыв глаза от удивления, прислушивается. Сомнений нет — это ария Церлины «Я знаю средство, которое тебе, дорогой...». Он мигом вскакивает с постели и распахивает окно. Конечно, это пела Йозефа Душек, а кто же ещё?! Никогда Вольфганг Амадей не совершал утреннего туалета быстрее и поверхностнее, чем сейчас. Ещё не отзвучали последние такты арии, как он уже стоит у неё за спиной и громко хлопает в ладоши: «Бис! Бис!» Она поворачивается к нему и говорит: