Барон вынимает из зеркального шкафчика с инструментами скрипку, его партнёрша садится к спинету, и после того как настроили инструменты, они играют обе сонаты. Сонаты звучат так свежо, естественно и лукаво, что в их звуках как бы журчит и пенится темперамент маленького композитора. Когда они закончили, Херберштайн встал и долго аплодировал и кланялся им.

   — Я поздравляю как отсутствующего маленького маэстро, так и талантливых исполнителей его произведений. — И, целуя руку хозяйки дома, добавил: — Мадам, вы в который уже раз показали, что в искусстве развлекать и удивлять гостей вам нет равных. Нам с моим другом Вальдштеттеном будет нелегко проститься с вашим домом. Но долг зовёт! Я покидаю вас в твёрдой уверенности, что при нашей следующей встрече услышу от вас новые подробности о чудо-мальчике.

Пребыванию семейства Моцартов в Париже подходит конец, а вместе с ним и зиме. Леопольд Моцарт стоит перед дилеммой: то ли возвращаться домой, то ли отправиться в Лондон, куда их давно зовут. Английский посланник, лорд Бэдфорд, очень симпатизирует ему и всемерно склоняет к поездке:

— Вы не пожалеете, мистер Моцарт. У нас, англичан, есть, правда, великие поэты, а вот композиторы наши не из знаменитых. Но музыку мы любим, особенно немецкую. Ваш маэстро Гендель[31] приехал к нам, остался и умер у нас. А теперь в Лондоне живёт сын известного всем Баха[32], он пользуется всеобщей любовью. У англичан музыканты в большой чести, не то что у французов. И платят им больше. Обдумайте, мистер Моцарт, моё предложение.

Виды на хорошее вознаграждение всегда важный аргумент для Леопольда Моцарта; поэтому он раздумывает недолго и отвечает лорду согласием.

Расставание с Парижем, городом, где все его надежды воплотились в жизнь, даётся ему нелегко. Приязненным отношением к себе и успехами гастролей Моцарты во многом обязаны графскому семейству ван Эйк, и особенно графине, которая в своей квартире сумела создать для них подлинно семейную атмосферу, и они почти не ощущали, что находятся на чужбине. Графиня постоянно оказывала знаки внимания матушке Аннерль и детям, а её супруг, не слишком-то занятый своими прямыми посольскими обязанностями, находил удовольствие в том, что рассказывал Моцартам о достопримечательностях французской столицы и знакомил их с нею, причём делал это с юмором и находчивостью опытного гида, озабоченного тем, чтобы гости не только познавали, но и развлекались.

Легко понять чувство тревоги и озабоченности, вызванное внезапной болезнью хозяйки дома, долгие дни и ночи буквально находившейся между жизнью и смертью. Всё это время матушка Аннерль пребывала в подавленном настроении, а дети, обожествлявшие графиню, при каждом известии об ухудшении её состояния проливали слёзы, молили Бога о её выздоровлении и радовались, услышав, что ей стало хоть немного лучше.

Но вот все февральские тревоги позади: графиня тяжёлую болезнь победила и постепенно выздоравливает. Время от времени детям Моцарта позволено её навещать, и она расспрашивает их обо всех впечатлениях, а они, перебивая друг друга, рассказывают. Она не устаёт удивляться: как же быстро развивается этот мальчик — особенно в том, что касается музыки. Когда она как-то спросила его, трудно ли ему будет расстаться с Парижем, он ответил утвердительно, а когда она попросила обосновать это, объяснил:

   — Мне будет очень недоставать вас, госпожа графиня. И ещё двух моих друзей.

   — Кто эти твои друзья?

   — Месье Гримм и господин Шоберт.

Иоганн Шоберт, камер-виртуоз принца Конти, действительно произвёл неизгладимое впечатление на мальчика. Уже сама внешность его была неординарна: музыкант неимоверно худ, лицо аскета испещрено бесчисленными морщинами, свидетельствующими о его страстном темпераменте, и на нём горящие немыслимым огнём глаза. Воспитанник знаменитой музыкальной школы в Мангейме, находящейся под патронажем пфальцского курфюрста Карла Теодора, в своих композициях для клавира заметно отходит от традиционной, лёгкой мелодики, она у него торжественно-мрачная, что привлекает маленького Вольферля.

Он способен часами стоять, раскрасневшись, впитывая в себя эти тревожные звуки, и это начинает сказываться на окраске его собственных сонат.

Леопольду Моцарту, до конца верному старой школе, это влияние не по нутру, но все его замечания сын как бы пропускает мимо ушей — Вольферля явно привлекает это направление. Вот почему отец, в сущности, рад поскорее покинуть Париж и торопит с отъездом — несмотря на то что чрезвычайно горд достигнутым здесь успехом, который упрочил европейскую известность его детей-виртуозов.

Другой господин, причисленный Вольферлем к числу своих друзей, — Фридрих Мельхиор Гримм. Этот немец, избравший Францию своей второй родиной, представляет собой редкостный гибрид придворного и критика. Он, человек холодного расчёта и изощрённый дипломат, считает, что ему выпало предназначение помочь Моцартам словом и делом, — и в значительной степени парижане приняли музыкантов из Зальцбурга с распростёртыми объятиями благодаря ему.

Лондон, который уже тогда насчитывал около семисот тысяч жителей, производит на наших путешественников сильное впечатление своими размерами и оживлённым движением на улицах. Невольно напрашивается сравнение с Парижем. В Лондоне не так бросается в глаза, что это именно королевская резиденция, но зато жизнь здесь бьёт ключом не в пример парижской.

Во время прогулок они замечают, что здесь соединены в единый узел все колониальные связи. Оживлённая торговля — это жизнетворная артерия народа и основа его благополучия. Внешние различия между богатыми и бедными здесь не столь разительны, как там, где богатство и элегантность сравнительно тонкой верхней прослойки явно контрастируют с нуждой и скудной жизнью остальных. В Лондоне ощущается влияние нового класса имущих — торговцев и предпринимателей.

   — Я думаю, Аннерль, здесь мы приживёмся, — уже на второй день пребывания в Лондоне говорит жене Леопольд Моцарт. — У здешних жителей такой вид, будто гинеи так и мечтают выпрыгнуть у них из карманов.

   — Смотри не ошибись, Польдерль.

   — Вот ещё! Обычно сомневаюсь я и я же больше всех тревожусь о будущем, а ты меня за это ругаешь и постоянно подстёгиваешь, и на тебе: теперь мы поменялись ролями.

   — Да нет же, дорогой! Я только хочу сказать: надо быть поосторожнее. Мы в чужой стране, и ещё неизвестно, как нас примут.

   — Смотри, Аннерль: у нас четыре тысячи франков сбережений. На эти деньги можно неплохо прожить, даже если наш кожаный денежный мешок слегка похудеет.

   — Тем лучше, Польдерль. Курица на блюде мне как-то ближе, чем чужая утка на пруду. Накопленные деньги ты всё-таки не расходуй.

Леопольд Моцарт строго следует советам жены. Он увольняет своего камердинера, исполнявшего одновременно обязанности куафёра, и снимает скромную квартиру у весёлого и предупредительного француза месье Кузена, тоже парикмахера, совместив тем самым желание жить поэкономнее и постоянную потребность выглядеть причёсанными по последней моде всегда, не говоря уже о концертах.

Семья Моцартов не прожила в Лондоне и пяти дней, как из дворцового ведомства им поступает приглашение выступить перед их величествами. Возможно, столь быстрая реакция явилась прямым следствием восторженных писем лорда Бэдфорда о вундеркиндах из Зальцбурга. Концерт был дан перед узким семейным Кругом в королевском дворце Сент-Джеймс. Атмосфера тёплая, почти домашняя, свободная от чопорного этикета. Благодаря немецкому происхождению молодой королевской четы между ними и музыкантами сразу устанавливается дружеское, если не сказать сердечное взаимопонимание, и всё выступление носит скорее характер домашнего музицирования, чем официального концерта при дворе.