Своё первое дневное выступление перед пражской публикой Моцарт начинает со свободных клавирных фантазий, что для местных поклонников музыки в новинку. Их горячий приём побуждает Вольфганга Амадея ко всё новым импровизациям, пока он, внимая возгласам из лож, не переходит к целой цепочке изобретательных вариаций на тему блистательной арии «Non piu andrai». Что вызывает буквально шквал оваций.

А вечером он дирижирует «Фигаро». Уже после первых тактов чувствует, как возбуждены и воспламенены все участники спектакля; впечатление такое, будто все музыканты оркестра и солисты хотят проявить себя с самой лучшей стороны, не желая никому уступить пальму первенства, — в присутствии композитора они, как говорится, стараются прыгнуть выше головы. Публике сразу передаётся этот небывалый подъём, который испытывают все участники спектакля, музыкой «Фигаро» она и без того очарована до головокружения — овациям и вызовам не было конца, своей восторженностью пражская публика намного превосходит венскую, так что разъезжаются гости из театра далеко за полночь.

Прага влюблена в Моцарта, и это обнаруживается в самые первые дни. Наступает время карнавала с его пенящимся весельем, которое затягивает в свой водоворот его с Констанцей, и за развлечениями, пирушками и танцами они понемногу успокаиваются после неудач и потерь последних месяцев. Они едва поспевают на все те балы и приёмы, куда их наперебой приглашают. Повсюду их ждёт самая тёплая встреча.

Один из богемских магнатов, граф Иоганн Пахта, устраивает в своём замке грандиозный великосветский бал. Моцарт приезжает не с пустыми руками. Он передаёт хозяину дома через камердинера сюиту из шести «немецких танцев», которые написал за час до этого. Граф очень польщён и велит немедленно расписать партии для оркестрантов, чтобы открыть этими танцами бал. Когда присутствующие слышат из уст графа, что танцевать они будут под только что написанную музыку Моцарта, с кресел поднимаются даже самые пожилые дамы и кавалеры.

Прежде чем гость из Вены покидает радушную праздничную Прагу, Душеки устраивают в их честь прощальный ужин, на который приглашены все, кто так или иначе способствовал грандиозному успеху «Фигаро». Гостеприимная супружеская пара трогательно заботится о том, чтобы общение приглашённых было как можно более приятным; сам Душек, человек рассудительный, тонкий и разносторонне одарённый музыкант, подготовил для гостей разнообразную художественную программу, а его темпераментная супруга их развлекает и ублажает. Уловив мгновение, когда Моцарт, окружённый стайкой молоденьких девушек, заливается вместе с ними от смеха после очередного игривого анекдота, Душек берёт его под руку, шепчет что-то на ухо и отводит в соседнюю комнату, где директор театра Бондини и режиссёр Гуардазони сидят за бутылкой вина.

   — Я похитил нашего маэстро у юных дам, осыпающих его комплиментами. После таких сладостей ему явно пойдёт на пользу бокал терпкого вина и серьёзная мужская беседа, — говорит Душек и садится за стол рядом с Моцартом.

Беседа сразу становится общей. Оба театральных деятеля расспрашивают Вольфганга Амадея о том, как обстоят дела на оперной сцене Вены, и он подробно обрисовывает им всю картину, со всеми подробностями, приятными и неприятными, не забывая при этом дать лестную оценку пражской постановке «Фигаро».

   — Вы сейчас работаете над новой оперой? — интересуется Бондини.

   — Пока нет, — спокойно отвечает Моцарт.

   — Но были бы не против?

   — Если получу заказ, сразу же приступлю к работе!

Директор театра и режиссёр обмениваются понимающими взглядами.

   — А есть у вас подходящий сюжет? — подключается к разговору Гуардазони.

   — Ну, полагаю, Да Понте что-нибудь подыщет.

   — Да Понте — отличный либреттист, — кивает режиссёр. — Он вкус публики знает. Своим «Редкостным делом» он вновь доказал это. Опера имеет большой, очень большой успех.

   — Не могу не согласиться, — отвечает Моцарт с тонкой улыбкой, — Но не считаете ли вы, что музыка тоже способствует успеху оперы?

   — Ещё бы, ещё бы, — сразу оправдывается режиссёр, — От музыки он зависит примерно на две трети.

   — Не согласитесь ли вы, многоуважаемый маэстро, написать оперу для нашего театра? — снова вступает в разговор Бондини.

   — Почему бы и нет? Если меня устроит гонорар...

   — У нас вы получите не меньше, чем в Вене. Прибавьте к этому доход от бенефиса в пользу композитора. А помимо всего, я после Праги поставлю эту оперу ещё и в Лейпциге, где я обычно провожу лето.

   — Раз так — вот вам моя рука!

   — Тогда, полагаю, мы можем сейчас же подписать договор, — обрадованно говорит Бондини, доставая из внутреннего кармана сюртука несколько листков бумаги. — Вот видите, мы заранее рассчитывали на ваше согласие.

   — И правильно сделали. — Моцарт подписывает договор, бегло пробежав его глазами.

   — Ура! Виват! — в один голос восклицают директор с режиссёром и чокаются с ним бокалами.

Условившись, что премьера будет назначена на начало будущей осени, все четверо встают и возвращаются в салон, где в это время царит муза Терпсихора. По довольным лицам вошедших Йозефа Душек понимает, что композитор и директор театра пришли к соглашению. Дождавшись перерыва в выступлении балерин, она подходит к Моцарту, который с интересом разглядывает прогуливающихся с вазочками мороженого, и как заговорщица шёпотом спрашивает его:

   — Вы и теперь считаете, дорогой друг, что приехали в Прагу чересчур поздно?

   — Ещё бы! Как я мог не почувствовать, не догадаться, что в Праге у меня есть такая покровительница! Скольких разочарований я избежал бы...

   — Не беда, будущее с лихвой вознаградит вас за упущение.

   — Я тоже надеюсь на это с тех пор, как знаю, что здесь, в Праге, бьётся сердце, участливое к нуждам музыкантов.

Он берёт руку Йозефы и почтительно её целует. Из соседней комнаты доносятся звуки исполняемого оркестром одного из «немецких танцев», посвящённых Моцартом графу Пахте.

   — Хотелось бы мне убедиться, умеет ли Пункититити танцевать так же хорошо, как он сочиняет свои танцы, — говорит Йозефа, бросая на него лукавый взгляд. — Видите, мой муж уже держит в своей руке руку вашей Шаблы Пумфы.

   — Тогда окажите мне честь, мадам, и позвольте быть вашим кавалером.

   — С превеликим удовольствием!

Супруги Моцарты приезжают в Вену очень довольные поездкой. И с полным правом! Визит в Прагу оправдался во всех отношениях. Но одно обстоятельство омрачает хорошее настроение Моцарта. Через несколько дней после возвращения их навещают друзья с Британских островов — О’Келли, Эттвуд и Сторэйс, чтобы попрощаться. Он даёт им напутствия, житейские и музыкальные, на дорогу, просит передать самые тёплые пожелания старику отцу, которого они собираются навестить в Зальцбурге на обратном пути.

   — Когда мы будем иметь радость встретить вас в Лондоне, маэстро? — спрашивает Эттвуд, будущий органист, светловолосый, краснощёкий молодой человек, от которого так и брызжет энергией.

Моцарт некоторое время смотрит прямо перед собой в пространство.

   — Вот именно, когда?.. Пока я ничего определённого сказать не могу. Для начала примусь за заказанную мне оперу. Может быть, поздней осенью, а может быть, в начале зимы. Ты, Томас, постарайся без спешки всё подготовить к моему приезду. Это единственное, о чём я тебя прошу.

   — Не сомневайтесь, сделаю всё, что в моих силах, — говорит Эттвуд.

   — В этом я не сомневаюсь, мой дорогой мальчик. А вы, моя обаятельная Сюзанна, — обращается он к Нэнси Сторэйс, — постарайтесь, чтобы мой «Фигаро» стал в Англии не «редкостным», а «исключительным» делом.

   — Если бы вы знали, маэстро, как я этого хочу! Сюзанна — моя самая любимая роль.

   — Благодарю, благодарю. А ты, мой милый Майкл, что хотел бы услышать от меня на прощанье?

   — Что вы меня любите, маэстро, — отвечает О’Келли.