Текст либретто, который ждёт молодого композитора в Милане, оказывается скучным и бесцветным. Он называется «Асканио в Альбе», а автор его — аббат Джузеппе Парини. В нём рассказывается о женитьбе Асканио, внука Венеры, на нимфе Сильвии из колена Геркулесова — это аллегория к предстоящему в Милане бракосочетанию. На сей раз Вольфганг не испытывает особого подъёма, но несколько недель спустя партитура, состоящая из двадцати одного музыкального номера, готова.

Благодаря участию в постановке знаменитого кастрата Мацуоли, с которым Моцарты познакомились ещё в Лондоне, где он открыл petit maitr — тайны певческого искусства, и знаменитой певицы Катарины Габриелли опера обретает особенно нарядное музыкальное воплощение. Габриелли, которая впервые встречается с «иллюстрисиммо кавальери Амадео» — «блистательным кавалером Амадеем», — о котором так много слышала, во время визита Моцартов просто покорена «маэстро эксцеленте» — «великолепным маэстро», хотя до той поры не спела ни единой его ноты, и в их присутствии демонстрирует все регистры своей колоратуры, распевшись, как птичка певчая. По дороге домой Вольфганг замечает:

   — А не кажется ли вам, отец, что Габриелли — всего лишь умелая исполнительница пассажей и рулад?

   — Ты не так уж не прав. Но в Италии любят, когда певцы балансируют на музыкальной проволоке, как цирковые канатоходцы. И если хочешь заработать, забывать об этом не приходится, Вольферль. Возьми пример с Гассе.

Да, а не слишком ли он сам следует образцам этого саксонского мастера, которого считают одним из своих, любят и называют не иначе как «иль каро сассоне» — «дорогой саксонец»? — вот о чём размышляет Вольфганг. Он глубоко уважает этого благожелательного и доброго старика, которому уже за семьдесят. Он приехал в Милан на неделю позже Моцартов, чтобы руководить репетицией своей оперы «Руджиеро». И тут в мозгу Вольфганга снова отчётливо прозвучали слова Йозефа Гайдна, который предупреждал, чтобы он не продавался со всеми потрохами итальянцам, а перед его внутренним взором вновь появилась картина с переодетым в венецианского гондольера зальцбургским парнем. И по сердцу его словно прошла трещина...

Через день после свадьбы высококняжеской четы состоялась премьера «Руджиеро». Этой опере, как и её автору, присуща старческая дряблость, и, несмотря на всеобщую любовь к композитору, её встретили не более чем тепло. Другое дело — громкие овации во время всего представления «Асканио в Альбе». Знатоки особенно отмечают выразительность и красочность мужских и женских хоров, сменяющих друг друга. По сравнению с «Митридатом» — несомненный шаг вперёд в направлении, указанном Глюком. Вне всяких сомнений, синьор Амадео обрёл в Милане множество новых поклонников. А о великодушии и широте взглядов старика Гассе говорит то, что он без всякой зависти признал полную победу молодого композитора и в кругу знатоков-музыкантов предсказал:

— Этот мальчик заставит забыть обо всех нас!

Молодой эрцгерцогской паре триумф немецких композиторов в высшей степени приятен: эрцгерцогиня подчёркивает это в свойственной ей любезной манере, а её супруг вручает Гассе и Моцарту помимо обещанного гонорара ещё и подарки императрицы-матери: Гассе — золотую табакерку, а Вольфгангу — усыпанные бриллиантами золотые часы, на обратной стороне крышки которых есть изображение самой Марии Терезии.

Шестнадцатое декабря 1771 года, когда Моцарты возвращаются домой после второго путешествия по Италии, для Зальцбурга — день траура: несколько часов назад почил в бозе архиепископ Сигизмунд. С ним население потеряло хозяина земли, который, несмотря на свою гордыню, не был глух к нуждам своих подданных, за что и пользовался всеобщей любовью. Музыканты видели в нём скуповатого и педантичного хозяина, относившегося тем не менее с достаточным пониманием к особенностям их жизни и профессии, во многом отличавшихся от свойственных зажиточным горожанам бытовых норм.

Моцарты тоже пользовались его широтой и терпимостью: он, можно сказать, безропотно отпускал их в длительные концертные турне. И теперь они, подобно остальным музыкантам, с замиранием сердца ждут, кто придёт ему на смену. Пока его не изберут, всё остаётся по-старому и делами музыкантов ведает главный казначей, как привык при архиепископе Сигизмунде.

Воздух родного города благотворно действует на Вольфганга. Он заранее радуется возможности провести рождественские и новогодние праздники вместе с матерью и сестрой. И вот ещё что ему приятно: скоро он увидится с миленькой Резль, которая на чужбине не раз мелькала в его сновидениях. Наннерль все уши ему прожужжала о Резль: и как подробно та выспрашивала её о делах брата, и с каким усердием она занимается игрой на клавире, и какой приятный у неё прорезался голос, и как она распевает и щебечет с утра до вечера. Всё это говорится, конечно, для того, чтобы разжечь любопытство брата.

Между Рождеством и Новым годом небо высыпало на Зальцбург и его окрестности много снега, и молодёжи не терпится порезвиться на природе. Молодые Моцарты и сёстры Баризани тоже не в силах устоять перед этим соблазном, они берут у Алоиза Хубера две пары саней для поездки в Хельбрунн.

В первые сани садятся Наннерль, Антония и господин фон Мёлк, трогательно-восторженный молодой человек лет двадцати с небольшим, постоянно пребывающий в состоянии влюблённости, и теперь, когда Наннерль не приняла всерьёз его уверений в серьёзности намерений, он переключился на старшую из сестёр Баризани. Вторые предназначаются для Йозефы, Резль и Вольфганга. Стоило ему увидеть эту красивую девушку в элегантной шубке, а ей протянуть руку и нежно улыбнуться, как почудилось, будто сердце его забилось учащённо.

Весело ехать в санях по свежему снегу! Во вторых санях самый разговорчивый ездок — молоденькая Резль, которая подначивает кавалера до тех пор, пока у него не развязывается язык. И из целой кипы воспоминаний Вольфганг вытаскивает только те, где есть над чем посмеяться: разные забавные случаи, произошедшие в преддверии свадьбы в Милане и после неё, народные увеселения во время карнавала в Риме, проделки весёлых музыкантов. Ещё он подражает голосам певцов и певиц Миланской оперы, имитирует их жестикуляцию и телодвижения.

   — Какой вы строгий судья артистам, месье Моцарт, — замечает Резль. — Мне прямо не по душе от страха.

   — A-а, никак, певчая птичка испугалась моей критики?

   — Певчая птичка?

   — Ну да, в Зальцбурге о чём только не болтают — в том числе и о восходящей оперной звезде!

   — Наверняка это при вас Наннерль проговорилась.

   — За что купил, за то и продаю.

В обмене невинными колкостями время летит быстро, не успели оглянуться, а они уже на месте.

Здесь собралось много зальцбургской молодёжи, которой не терпится вволю позабавиться на снегу. На льду замерзшей реки тоже много юношей и девушек, увлёкшихся совсем недавно вошедшим в моду катанием на коньках. У одних это выходит неловко и беспомощно, они то и дело ковыряют лёд носками коньков, спотыкаются и падают, а другие научились делать красивые пируэты и даже пытаются совершать прыжки.

Некоторое время Вольфганг с любопытством наблюдает за незнакомой забавой, пока ему не приходит в голову: «А что, если и самому попробовать?» Под руководством Резль он делает первые робкие попытки скользить на стальных коньках, но всякий раз теряет равновесие и оказывается на льду. Известная в городе личность сразу привлекает к себе всеобщее внимание, и скоро по кругу идёт шуточка: «Юный Моцарт учится кататься на коньках по букварю». Кто-то сочувствует ему, а кто-то посмеивается — ни то ни другое ему не по вкусу. После ещё нескольких неудачных попыток он говорит, что для начала — хватит, и предлагает покататься с горы на санках. Вольфганг направляет их ход, сидя то впереди, то позади своей напарницы, и они много раз съезжают вниз по наезженному, чуть-чуть обледеневшему спуску. Поднявшись в очередной раз вместе с Резль наверх, Вольфганг ищет глазами спуск покруче и находит его метрах в пятидесяти от первого. Резль идёт за ним без всякого страха.