— Отвяжись ты от меня… Поворачивай!

И они продолжали пахать, медленно, монотонно, под палящим солнцем и знойным ветром, которые испепеляли землю, людей и скотину.

Жена вернулась к прежней мысли:

— Так ты куртку не признал?

— Нет.

— Да ведь у тебя такая же была, в точности.

— У всех такие! Ткни Мотылька… Не тянет он…

Женщина размышляла: морща лоб, шевеля губами, она разговаривала сама с собой. Этот парень объявился на ферме внезапно, а на плечах у него куртка тестя… А тот, всегда такой недоверчивый, разом его нанимает… Даже своих условий не ставит…

— Послушать, как псы лаяли, так пришел он с Бордов…

Самюэль расхохотался:

— С Бордов? Почему не с неба? Да нет, уж само собой — он с Мазелей пришел, с дороги.

Наоми не отступалась:

— А может, он заночевал в овчарне, что в Бордах?

Разговор утомлял Самюэля, привыкшего трудиться по целым дням не раскрывая рта. Вздорная болтовня жены была ему в тягость.

— Гляди за упряжкой… Волы развесили уши и ни с места… Чем зря болтать, ткни их, как следует…

Они пахали молча до самого вечера. Потом выпрягли волов.

— Иди вперед, — сказала Наоми. — Я тебя догоню…

Не возражая, он пошел, гоня волов перед собой.

Во дворе фермы он заметил нового работника. Тот сидел в глубине сарая и резал картофель. Самюэль окликнул его:

— Эй, парень!.. Поди-ка на минутку. Помоги распрягать.

По неловким повадкам работника Самюэль сразу угадал в нем новичка.

— Впервой на деревне работаешь? Городской небось? Оно и видно!

— Да. Там с голоду подохнешь… Вот и крутишься.

Самюэль искоса взглянул на него.

— Крутишься… Не туда попал… Здесь вкалывать надо… Да откуда же ты? Болтаешь ты — хоть куда! И все только по-французски.

— Я с севера… Неподалеку от Парижа.

— Аа!.. Кто же тебе на Фужоль указал?

— Никто. Я бывал когда-то в этих краях.

— Аа!..

Самюэлю становилось это все подозрительней. Парижанин у них на плоскогорье!.. До войны мимо фермы за год и десяти чужаков не проходило.

Он украдкой взглянул на куртку. Куртка — как все охотничьи куртки — со множеством карманов и штампованными металлическими пуговицами, украшенными атрибутами охоты.

— Подымись-ка ты на сеновал да набросай сена. Деревня — она труд уважает, это тебе не игрушки. Хочешь оставаться, так заработай, по крайности, свою похлебку… Задаром ни человека, ни скотину не кормят.

Дюге не проронил ни слова. Он вскарабкался на лестницу и выполнил приказание. Он заметил, что за ужином снохи не было. Не обращая внимания на чужака, Саразет с сыном и батраки переговаривались на местном жаргоне. Покончив с ужином, старый пастух отвел Дюге в конюшню, где была его постель: четыре доски в углу, прибитые к брусьям, поверх соломы на них брошены были грязные, потрепанные и дырявые одеяла.

Саразет сидел еще за столом в обществе молодых батраков, когда вошла Наоми. В руках у нее был большой сверток и фонарь.

— А ну, гляньте-ка, — сказала она, заходя в комнату свекра и свекрови.

Удивленный Саразет пошел за нею. Наоми прикрыла за ним дверь.

— Вот что я в Бордах нашла, — пробурчала она.

Кинув сверток на пол, она подозрительно взглянула на свекра.

— С чего бы это нашему фонарю там очутиться?

Саразет бросил на нее простодушный взгляд и хмуро проворчал:

— Должно, я позабыл его там.

— Вот чудеса-то! Только вчера зажигала его. Тут дело нечисто.

Она сверлила тестя мрачным, ненавидящим взглядом.

— А это? — И она рывком раскрыла сверток.

Саразет так и застыл, разинув рот. Он боязливо дотронулся до комбинезона и мундира летчика.

— Кто же мог сунуть это в нашу овчарню? Да за такое дело — расстрел! Шмотки-то воинские!

Наоми смекнула, что свекор попался. Торжествуя, она злобно расхохоталась, словно мегера.

— А вы почем знаете, что они в овчарне были?

— Ты же сказала, что пришла с Бордов… с овчарни… где же им еще быть?.. — пробормотал Саразет.

Наоми фыркнула ему в лицо.

— Не думайте, что я дурее, чем есть… Да к тому еще ваша старая куртка… Я-то сразу ее распознала, как на этом верзиле увидела… Вы небось всю его подноготную знаете, не то, что мы…

Саразет в бешенстве вытолкнул ее за дверь.

— Ты чего суешь нос не в свое дело, дрянь ты этакая? Шпионишь?.. Убирайся отсюда вон! Да придержи язык, пока его тебе не укоротили! Подлая тварь!

Он схватил принесенную одежду и швырнул ее в угол. Потом вышел, чтобы подвесить фонарь в передней комнате.

Сноха что-то шептала свекрови на ухо.

— Опять шушукаетесь? — прикрикнул на них Саразет. — Ладно, недолго уж вам тешиться! А не то — всех выставил бы за дверь… И выставлю, даже скорее, чем думаете… Продам! И жалеть не стану…

Он возвратился в свою комнату и, остолбенело взглянув на мундир, отшатнулся как от ящика с динамитом. Надо бы сжечь все это, и поскорее… Саразет развернул комбинезон, погладил шелковистый мех, пощупал тонкое, бархатистое сукно мундира.

— Жаль, что ни говори, такую ладную одежонку губить… Ведь нынче и штанов-то порядочных ни в какую не сыщешь… А в этой одежке небось и зимой — хоть северный ветер, хоть стужа — все нипочем…

Присущая земельному собственнику бережливость, даже скаредность восставала в нем, бунтуя против такого святотатства… Завтра будет видно!

Вошла жена, Саразет снова перевязал сверток и забросил его на шкаф.

— А может, ты бы его куда в другое место запрятал? — спросила она.

— Чтобы кто из батраков его нашел?.. Мало тебе одной Наоми?

Прошло несколько дней. Все садились за стол, когда вдруг залаяли собаки. Дюге выглянул в окно и увидел трех полицаев.

— Полезай-ка на чердак, — шепнул ему Саразет. — Если окликну, убегай через слуховое окно.

Дюге выскользнул, а сноха с понимающим видом расхохоталась.

Спустя четверть часа Саразет пришел за летчиком.

— Бояться нечего… Попросту — обход. Слезай.

Фермер пригласил полицаев к столу. Дюге, грязный, всклоченный, сидел на другом конце, между старым пастухом и двумя батраками, и раскрывал рот только затем, чтобы проглотить пищу. Полицаи усердно набивали брюхо и не обращали ни малейшего внимания на эту невзрачную личность.

— Да вот поговаривают, будто один из этих проклятых самолетов упал где-то в районе Мейрюейса, — сказал бригадир. — Мы пошли в обход. А вдруг вы что-нибудь да знаете.

— Мы-то его и видать не видали, — заверил Саразет. И с простодушным видом спросил: — Это когда же он свалился, самолет-то?

— Э, должно, уже давненько. Парнишка один его обнаружил, да только в наших краях вести не скоро доходят.

— По правде говоря, свались он тут, в нашей дыре, — сказал, посмеиваясь, Саразет, — так все одно, некогда мне ходить вас извещать: у меня дел и без того хватает. Ну, сказать-то, конечно, сказал бы… Да коня ради такого случая запрягать бы не стал.

— И зря, — степенно отвечал бригадир, — получил бы хорошее вознаграждение.

Самюэль осведомился, какая обещана награда. Полицаи этого не знали: надо, мол, обратиться в комендатуру. И завели разговор о хозяйстве фермера.

— Может, найдется у тебя кусок сала, или там яички, или сыра малость, или картошка, — это было бы очень кстати, — подмигнув Саразету, сказал бригадир.

Саразет, не роняя достоинства, поспешил укрыться под сенью закона.

— А черный рынок? Торговля ведь запрещена? А местное начальство? А полиция?

— Отпетый шутник! — воскликнул бригадир, ткнув Саразета вбок. — Мы не слепые и не глухие. Знаем, что крестьянин торгует… Не бойся, никаких неприятностей у тебя не будет. Попробовали бы мы с семьей жить на карточку, — да мы давным-давно отдали бы концы! Позаботься о нас, в долгу не останемся!

Полицаи ушли: физиономии у них раскраснелись, носы побагровели, губы лоснились от жира, кепи съехали набекрень, а кожаные патронташи заметно вздулись. Прощаясь, они снова шепнули Саразету на ухо:

— Случись у тебя какая неприятность, только дай знать: мигом все уладим.