^cВ этом году, в июле месяце, Владислав, князь Чехии, Отто, его двоюродный брат, которого он уже освободил от оков и которому вернул половину Моравской провинции, - он владел ею после смерти его брата Святополка, - и Собеслав, родной брат князя, прибыли на условленную встречу с Болеславом, князем Польши,^c сыном их сестры, ^cна берегу реки Нейсе; они принесли друг другу присягу и приняли ее, подтвердив мирный договор. Между тем, когда умер Ульрих, сын князя Конрада - его брат Лиутольд умер еще раньше, а сыновья обоих были слишком малы - князь Владислав передал своему брату Собеславу вторую половину Моравии, которой некогда владел отец названных братьев - Конрад.^c

1116 г. ^aИмператор Генрих, празднуя Рождество Господне в Шпейере вместе с немногими епископами и князьями, с неудовольствием воспринял то, что между тем произошло в Кёльне. Ведь он услышал, что там собралось большое количество не только митрополитов, но и других епископов и князей королевства ради исключительного дела - провозглашения приговора о его отлучении, хоть кардинал Дитрих, по инициативе которого все это было затеяно, уже умер в пути и был доставлен туда скорее для погребения, чем для участия в соборе.^{a b}Его похоронили в Кёльне в присутствии 14 епископов, герцога Лотаря и некоторых других князей. На рождество св. Стефана¹ Адальберт, архиепископ Майнцский, был рукоположен Отто, почтенным епископом Бамбергским.^{b a}Отправленный туда императором Эрлольф, епископ Вюрцбурга, только примирившись с ними, был выслушан и принят в общение. Вернувшись после исполнения посольства, он отказался вступать в общение с императором; но, вынужденный угрозами, он отслужил мессу в присутствии императора, а затем, запуганный до смерти, тайно удалился. Так, пролив много слез, он опять вступил в прежнее общение, но лишился уважения и милости императора. Разгневанный этими колебаниями, император поручил Франконское герцогство, издавна уступленное королями Вюрцбургскому епископу, Конраду², сыну своей сестры, который в последующем правил, а сам, игнорируя недовольство князей, вместе с королевой и всем своим домом отправился в Италию. Взявшись за решение государственных дел в окрестностях реки По, он со смирением отрядил к папе послов, чтобы мирным путем уладить вопросы, которые опять начали волновать королевство и духовную власть. Первое место в этом посольстве занимал аббат Клюнийский, как полагают, родственник господина папы, верный и неутомимый апокрисиарий, который неусыпно старался мирным путем добиться удовлетворительного для обеих сторон решения спорных вопросов.

Итак, в этом году, то есть 18-м году вступления в должность господина папы Пасхалия II, 6 марта в Риме в Латеранском дворце, в церкви св. Спасителя, которая зовется Константиниана, был торжественно проведен Вселенский собор; там собрались епископы, аббаты, католические герцоги и графы из различных стран и провинций, а также послы из большинства стран мира. В первый день собора, то есть в понедельник 3-й недели 40-дневного поста, возникла тяжба между двумя кандидатами на Миланский престол - Гросуланом и Иорданом³; одного обвиняли в захвате кафедры, другого - в том, будто он является разорителем своей церкви. Папа велел передать это дело на рассмотрение совету кардиналов-епископов. На следующий день многое было сказано относительно этого дела, но оно так и не было решено. В среду [епископ] Лукки обвинил пизанцев в захвате земель, принадлежавших его церкви. Пизанский [епископ], напротив, защищал своих людей, и между обеими сторонами, между сторонниками обеих народов началась продолжительная распря. Тогда из гущи толпы поднялся некий епископ и начал такую речь: «Господину папе следует вспомнить, для него собралось здесь по его приглашению, преодолев всякого рода опасности моря и суши, святое множество нынешнего генерального собора; ведь не для того, чтобы обсуждать духовные и церковные дела, а для того, чтобы поговорить о делах светских. Но прежде всего следует выяснить главную причину их созывау чтобы более четко знать, чего желает господин папа и о чем они, вернувшись, должны будут объявить в своих церквях». Тогда господин папа изложил причину созыва собора и свои намерения в таких словах: «После того как Господь сделал со своим рабом то, что захотел, и передал меня и народ римский в руки короля, я ежедневно со страданием видел грабежи и поджоги, убийства и разврат. Я хотел отвратить это и прочее такого рода зло от церкви и народа Божьего, и то, что я сделалу было сделано мною ради освобождения народа Божьего; я поступил как человек, ибо я прах и пепел. Боюсь, что я поступил плохо и прошу вас всех молиться за меня Богуу чтобы он простил меня. Ибо записано: то, что сделано в шатрах, что из-за безобразия своего зовется беззаконием, будет предано вечной анафеме, чтобы не было о нем доброй памяти. Ия прошу вас всех сделать именно так». Тогда все воскликнули: «Да будет так! Да будет так!». А Бруно, [епископ] Сигнии, поднялся и сказал: «Возблагодарим всемогущего Бога за то, что мы услышали от господина папы Пасхалия, возглавляющего нынешний собор, который собственными устами осудил ту привилегию, что содержит ересь и беззаконие». К этому он с иронией добавил: «Однако, если та привилегия содержала ересь, значит тот, кто ее создал - еретик». Тогда Иоанн из Гайеты, возмущенный, ответил [епископу] Сигнии: «Выходит, что ты на соборе при всех нас называешь римского понтифика еретиком? Грамота, которую составил господин папа, была плохой, но ереси в ней не было!». И далее продолжал: «Скорее, даже и плохой ее называть не следует, ибо если считать, что освободить народ Божий - это добро, то и то, что сделал господин папа - является добром. Но согласно авторитету Евангелия освободить народ Божий считается добром также, если положить души за братьев своих?, как мы советуем». Ужасное упоминание ереси нарушило спокойствие господина папы. Восстановив рукой тишину, он успокоил разноголосый шум и ропот такой речью: «Братья и господа мои, выслушайте. Церковь эта никогда не имела ереси; напротив, именно здесь были уничтожены все ереси. Здесь была ликвидирована арианская ересь, которая здравствовала в течение почти 300лет. С этого престола были осуждены евтихианская и савеллианская ереси, низложены Фотий и прочие еретики. За эту церковь молился, терпя мучения, сын Божий, когда говорил: «Я молюсь за тебя, Петр, чтобы не погубил ты своей веры». В четверг господин папа не присутствовал на соборе, занятый многими делами и, особенно делом короля, [обсуждая] его с аббатом Клюнийским, Иоанном из Гайеты, Петром-Львом, префектом Города и другими сторонниками этой партии. В пятницу папа обратил внимание на главное дело всех церквей и, в то время как Иоанн из Гайеты, Петр-Лев и прочие верные императора выражали явное несогласие, а вышеназванный Коно, [епископ] Пренесте, желал объявить приговор об отлучении, укротил поднявшийся ропот движением руки и такого рода словами: «Первоначальная церковь во времена мучеников процветала перед Богом, а не перед людьми. Потому и обратились к вере цари, императоры римские и князья, которые почитали свою мать-церковь как добрые сыны, жалуя церкви Божьей поместья и аллоды, светские почести и чины, а также королевские права и регалии, начиная с Константина и прочих верных. И начала церковь процветать как перед людьми, так и перед Богом. Так пусть же принимает мать-церковь подношения от королей и князей, распоряжается ими и раздает сынам своим, как умеет и как хочет». Желая предать забвению грамоту об инвеституре, которую он, казалось, уступил в шатрах, [папа] опять [вспомнил] о приговоре папы Григория VII, осудил инвеституру церковных чинов светской рукой под угрозой анафемы для дающих ее и получающих. А господин Коно, кардинал-[епископ] Пренесте, обратился к папе с такой речью относительно своего посольства, направленной против нарушителей нынешнего дела: «Господин отец! Если позволит твое величество и если то, что я сделал, будучи твоим легатом, тебе угодно, то пусть будет доведено до слуха нынешнего собора устами твоего глашатая отчет о моем посольстве, подкрепленный твоим авторитетом, чтобы все знали, что это ты меня послал». На это папа ответил: «Истинно так. Ты был отправлен нами в качестве легата, и все, что сделано, доказано и утверждено тобой, а также прочими братьями нашими, кардиналами-епископами и легатами апостолов Петра и Павла от имени этого престола и нашей власти, то и я также одобряю и утверждаю, а то, что вы осудили, я тоже осуждаю». И господин [епископ] Пренесте последовательно изложил, как он находился по поручению этого престола в Иерусалиме и как застонал, услышав, что король Генрих после [всех] клятв, заложников и поцелуев держал господина папу в плену в этой самой церкви блаженного Петра, обращаясь с ним весьма недостойно, как лучших людей церкви, то есть кардиналов, он схватил, ограбил и подверг дурному обращению, как перебил и взял в плен римскую знать, а народу устроил страшную резню. За преступления такого рода он, следуя совету иерусалимской церкви и вдохновленный рвением Божьим, объявил приговор об отлучении и по совету названных церквей повторно утвердил его на 5 соборах в Греции, Венгрии, Саксонии, Лотарингии и Франции; а теперь он умоляет, чтобы как господин папа подтвердил [полномочия] своего посольства, так и отцы и епископы нынешнего собора единодушно одобрили [эти решения]. Этой меры потребовали также послы господина [епископа] Вьеннского. Пока на таких условиях и таким образом добивались согласия столь разношерстного и несогласного сборища, со стороны здравомыслящей его части не было оказано явного сопротивления требованиям истины; немногие, правда, выступили против, но епископы и аббаты не возражали. Затем в субботу тяжба между епископами Милана была решена следующим образом: папа велел перевести обоих епископов [в другие места], по необходимости и для пользы [церкви]. Однако, поскольку польза от перевода Гросулана, казалось, обратилась в ущерб для душ и тел, он опять восстановил его в том месте, откуда тот был переведен⁵, а Иордана уступил миланцам. Тем, которые посетили могилы апостолов ради собора, а также ради спасения своих душ и совершили покаяние за [совершенные ими] преступления, он предоставил 40-дневное покаяние и, дав апостольское благословение, со славой распустил соборное совещание.