Епископ Эрп³ и граф Бодо вместе со многими [другими] отправились в Иерусалим.

^cВо многих землях видели саранчу, прежде неизвестную, насекомые летели столь близко от земли,, что их можно было касаться рукой или тростью, толщиной равные мухам, но более вытянутые в длину; их полчище было столь неисчислимо, что занимало, казалось, почти целую милю в ширину и две, или три мили в длину, а своей плотностью закрывало землю от солнечного света. Некоторые толковали, что посредством этого странного видения был представлен тот поход крестоносцев на Иерусалим, который состоялся четыре года спустя.^c

По случаю этого похода кажется полезным сообщить кое-что о предшествовавших ему [событиях]. Так вот, когда много лет назад Иерусалимской церковью правил патриарх Орест⁴, из Вавилонии пришел султан Ахим⁵, племянник патриарха Ореста, и послал своё войско в Иерусалим, и разрушил все церкви, а именно 4000 церквей, а дядю своего, патриарха, велел увезти в Вавилонию и там убил. Патриарху Оресту наследовал Феофил⁶, Феофилу - Никифор⁷; он с разрешения султана Ахима построил эту церковь св. Гроба. Никифору наследовал Софроний⁸. Итак, при этих патриархах ^cстав собственностью сарацин, служил Вавилону, который ныне является столицей Египетского царства; уже оскудевшее в нём благочестие христианского исповедания откупалось ежедневной данью. Вифлеем, дом ангельских хлебов, сделался стойлом для скота; все церкви вокруг на протяжении многих лет во всех отношениях подвергались поношению язычников. Когда, между тем, по несчастливому стечению обстоятельств началась война между восточными христианами, то есть между греками и армянами, то армяне, более малочисленные и царствами, и числом, призывают к себе родичей из Персии, воинов замечательной репутации - турок; с их помощью уладив по своему желанию раздор, они отпустили их на родину, весьма прельщенных изобилием и плодородием этих земель. По этой причине те провели через несколько лет совещание, и полчища названных выше язычников, которые были разделены между четырьмя султанами, - ибо так они обычно именуют своих сатрапов, - но подчинялись одному только персидскому императору, оказывая ему чуть ли не божественные почести, выступили из северного края, из земли Хоризаны⁹, которая, как говорят, более плодовита людьми, чем продовольствием, и рассеялись по Армении, а затем по Каппадокии, всей Романии и Сирии. Ибо сперва они берут штурмом Никею, некогда прочнейший оплот католической веры, и, перебив в ней христиан, которых взяли в плен, ставят из своих людей тираном некоего Сулеймана вместе с гарнизоном, до основания разорив все земли вокруг до самого болота или морского залива, который зовётся «Рукавом святого Георгия»¹⁰, и не пощадив ни монастырей, ни церквей, ни даже самих святых икон. Ибо мы сами видели, как в полуразрушенных часовнях тех земель образы нашего Спасителя, Его славной Матери и любых других святых изувеченными носами и ушами, руками и ногами в известной мере зримо выражают печаль покинутых церквей и своими, как бы всегда свежими страданиями демонстрируют над собой неутомимую розгу Божьего суда. От их мечей, о благороднейший Константинополь, не защитили тебя ни тысячекратная хитрость твоего царя, ни безмерная многолюдность горожан; не откупился ты ни изобилием базаров, ни грудами золота; не защитили тебя ни множество твоих варингов¹¹, туркополов¹² и печенегов, ни многочисленность кораблей; только преграда названного залива была тебе защитой, вернее, только милосердие твоего Творца оградило тебя. Их неистовству подчинилась могущественная некогда Антиохия и, короче говоря, присягнули разом вся Сирия и Палестина. Итак, хотя земля обетованная была подчинена, мать нашего искупления и веры, Иерусалим, угнетён игом двойного плена, утешением всё же, хоть и очень слабым, было по крайней мере то, что народ поработивших их сарацин, гораздо более гнусный, чем турки, был наказан равной участью. Когда там расположился султан и огромное множество воинов, то для постройки наружного крепостного вала (antemurale), что известен до сих пор, любых ли других строений те монастыри, которые находились за городом, разрушались, но [храм] Гроба Господнего, по крайней мере ради прибыли, был оставлен нетронутым; знаменитейший храм Господа, не сравнимый, как я полагаю, ни с одним творением рук человеческих, был сохранён для веры святотатством язычников и всегда пользовался у них таким уважением, что они никогда не вступали туда иначе, как только босиком и с вымытыми ногами, и никому из христиан, которых считали особенно нечистоплотными, они в течение стольких лет, во времена и сарацин, и турок, не разрешали входить даже в пределы атрия. И в то время как эти победители то вели войны, когда того требовали обстоятельства, то предавались забавам и удовольствиям, ибо перебрались из тощей каменистой пустыни в землю весьма плодоносную, уцелевшие христиане терпели у них на службе такие мучения, такие пытки, такие всякого рода несчастья, что этому едва ли поверит тот, кто сам этого не испытал. Всё же они посредством частых посольств жалобно призывали вселенскую церковь на защиту церкви Иерусалимской.^c

В это же время, когда турки напали на Иерусалим и сарацин, всех перебили и завладели городом, Иерусалимским патриархом был Софроний. После него был Евфимий¹³, а после последнего - Симеон¹⁴, во времена которого пришли франки во главе с герцогом Готфридом и захватили город, как будет сказано позже.

1092 г. ^aВеликий мор был среди людей и скота.^a

^bВ начале этого года, 1 января, по распоряжению чешского короля, в Мантую к императору Генриху прибыли в сопровождении пфальцграфа Pan ото¹ Козьма, избранный [епископом] Пражской церкви, и Андрей, избранный на Оломоуцскую кафедру²; и в 4-й день этого месяца император, находясь в Мантуанском дворце, при посредничестве пфальцграфа Рапото утвердил их избрание. Тогда Мюнстерский епископ³, который в это время пришел из Иерусалима, сказал: «Весьма опасно решением немногих отменять то, что было утверждено многими. Ведь в присутствии многих епископов и князей Римской империи, а также легатов апостольского престола, вы подтвердили своей привилегией, что оба епископства, Пражское и Моравское, должны составлять единое целое, как то было изначально». На это император ответил: «Позволь мне только сделать то, о чем просит меня мой друг; а об остальном я скажу в свое время». И тут же они получили по перстню - для каждой церкви - и вернулись в Верону.