20 июня [1929 г.] 330. «Русь, вдали мы Тебя вспоминаем…» Русь, вдали мы Тебя вспоминаем, Твое имя пресветлое чтим и, чужим обогретые краем, только живы дыханьем Твоим. Кровь сердец наших больно сочится, но помочь Тебе — сил не найти… О, когда Твой народ возвратится на свои вековые пути? Мы ушли — и, быть может, неправы, но прими — и с восторгом придем целовать Твои мягкие травы, рубежа Твоего чернозем! 5 ноября 1929 г. 331. «Русь, в полях Твоих кроется сила…» Русь, в полях Твоих кроется сила, души мерзлые песней согрей! Но зачем Ты тоску породила на кручину своих дочерей? Нет народов, как Твой ведь, печальных, но дороже и нет голосов, чем степей Твоих, рек безначальных и Твоих нерушимых лесов. Голубые мятели летали, Русь, глаза застилали Тебе; загорались зловещие дали, покоряясь Твоей ворожбе. Русь, прости, что ушли и забыли красоту Твоей черной земли — это вражьи тревожные были нас в чужие края унесли. Знаем все: «Дорогую потерю в самых недрах души сбереги». Научи нас надеяться, верить! Уповать на Тебя помоги! 5 ноября 1929 г. 332. «Бледных звезд мелькнула позолота…» Бледных звезд мелькнула позолота, умер день земных тревожных сил. Тихой ночи черные ворота безглагольный ангел отворил. Вниз взглянул и видит Божьи земли, грустный-грустный стал на страже сам, человечьим стонам молча внемлет, доносящимся к его стопам. Оттого, что на земных могилах не смолкают вопли ни на миг, в небесах скорбит, помочь не в силах, распротершийся архистратиг. 23 ноября 1929 г. 333. «В небе лазурном высилась башня…» В небе лазурном высилась башня. Белая башня в небе лазурном. Башню разбило в хаосе бурном — Ту, от которой жилось бесстрашней. — Господи Боже, Ты ведь всесильный. Ты освети на минуту потемки. Дай подобрать на дороге обломки — Белые камни у кучи могильной! [1929 г.] 334. «Когда-нибудь — я брошу этот город…» Когда-нибудь — я брошу этот город, уйду куда-то, где меня не ждут, и постучусь, хоть, может быть, не скоро мне новые ворота отопрут. [1929 г.] 335. «Вот также отойдет и мой корабль…» Вот также отойдет и мой корабль в моря неведомые, в ночь глухую, и на скале не будет маяка, и ни одной звезды не будет в небе светить, но тихо повернется руль и гул земной затихнет за кормой. Все будут также на твоей земле, в твоем саду цвести настурции и георгины и сладко пахнуть на заре трава. И ты ни разу не посмотришь вдаль, туда, где нет ни точки, ни пятна на горизонте голубого моря; и ни один маяк, и ни одна звезда не бросят светлый луч в туман и пену и не укажут, где прошел корабль. [1929 г.] 336. «Как высоки бывают…» Как высоки бывают в лесу деревья — толсты е стволы и далеко уходят ввысь верхушки, и веток много, и не видно неба, и кажется, что нет на свете солнца. А разве можно жить, когда поверишь, что пропало небо, что нет его, ни жарко-голубого, ни серого, — холодного, большого в туманный день, — ни звездного ночного? Разве можно жить, когда поверишь, что где-то в мире не мигают звезды и не горит в огромном небе солнце? Харбин, 6 октября [1930 г.] 337. Смерть[170] В голубом гробу тебя похоронили, поставили цветы и прочь ушли. Плыли звезды, и светлые неслись по небу тени. И долго твоя душа качалась между землей и небом, и потом ушла отсюда… 7 сентября 1935 г. 338. «Не надо…»[171] Не надо так много думать о себе… Смотри, какие широкие серебряные реки текут в степи… Ведь это ничего, что степь пуста, что ветер дует, дует и что небо молчит, стеклянное и неживое. Иди, не думай; ты услышишь совсем медвяный запах от полыни, увидишь бабочку в траве и птицу, летящую под этим самым небом стеклянным… вернуться With a notation in (he manuscript: "2. Стихотворение А. Раевской.” А. Раевская was a pseudonym of Mary Vezey, under which she published several short stories in Harbin and Shanghai. The second line of the last stanza has a variant in the manuscript: «твоя душа металась.» вернуться With a notation dated 5 February 1985 in the manuscript: «Написано много лет тому назад…» |
