200. VI. «Глубокой ночью мне приснились сны…»[120] Глубокой ночью мне приснились сны… Кончался день тропический и длинный над городом, где белые слоны носили золотые балдахины. В толпе людей, крикливых и чужих, я шла одна, беднее всех одета. Под синим небом жаркий ветер стих, и я ждала… какого-то ответа. И вдруг толпу прорезал странный свет, упавший от сияющего взгляда, и стало ясно: «вот тебе ответ, ты больше ничему не будешь рада. Зеленый взгляд, берилловая нить, в твоей судьбе пронижет дни и ночи, и ты поймешь, что нечего просить, и лучшего блаженства не захочешь!» О, будь благословенна власть Будды, которая земным его послала! 201. VII. «Художник написал с меня портрет…» Художник написал с меня портрет и своему искусству придал весу, и мне свои стихи дарил поэт, и для меня артист поставил пьесу. И уходя на край чужой земли (теперь жалею — focolare spento!), блистательные рыцари пришли, Но ты, но ты, мой милый, не был щедр: я бросила к твоим ногам корону. — ты на меня взглянул, как гордый кедр на бедную лесную анемону. И потому, — вот горести предел, как будто без нее печали мало, — ты даже никогда не посмотрел на те стихи, что я тебе писала! 202. «О жизни призрачной моей…» О жизни призрачной моей, о жизни странной и крылатой, в глубокой тьме твоих ночей тебе приснился сон когда-то. С тех пор тебе забрезжил свет великого очарованья, и прежней веры больше нет в мои обиды и страданья. Обманут солнечной мечтой, что ж, ты идешь своей дорогой, но ты не видишь слез простой, земной души моей убогой. 203. «Уйди в дремучий лес, ложись…» Уйди в дремучий лес, ложись на мох зеленый, под сосною, — там встанет ночь совсем иною, когда звездой зажжется высь. Пусть ты — отшельник и бродяга, не помнишь своего жилья,— зато ты слышишь у оврага ночные трели соловья. Что ж, если на тебя укажут. «Вот нищий, что от нас ушел», они, — не видевшие даже, как в полночь папоротник цвел! 204. «Блестят коричневые лики…» Блестят коричневые лики, им много свечек зажжено. Приду к тебе Постом Великим и постучусь в твое окно. Коснусь твоей двери кленовой,— легко ли гордость принести? «Прости неласковое слово, глаза недобрые прости!» Такая вышла, видно, злая, упрямая моя мечта. Но видишь, как свеча пылает сияньем тайного поста? 205. «В далекий путь уехал воин…» В далекий путь уехал воин — уже назад не повернет; он беззаботен, он спокоен, он песню весело пост. А позади, в тени часовен рука лампаду подняла: и путь далек, и час неровен — «Спаси его, Господь, от зла!» 206. «Мы недоброй сказке не поверим…» Мы недоброй сказке не поверим, старую прогоним прочь Ягу. Подойди! Высок и весел терем, я тебе навстречу прибегу. Пусть узнает мир, как мы богаты, как нестрашно нам и как светло: видишь, крылья красного заката бросили огонь в мое стекло! 207. «Беленькое платьице…»[121] Беленькое платьице, белая кровать, больше никогда тебя мне не целовать. Белый венчик матовый, белая свеча, белы губы сжатые навсегда молчат. Плачет сердце, есть о ком,— помер человек… Падай мелким крестиком, мертвый белый снег… 208. «Чем выше и блистательней полет…»[122] Чем выше и блистательней полет, тем человек больнее упадет, и чем великолепней свет сиял, тем жальче тот, кто в темноту попал. Дай, Боже, ровный путь и тихий свет, — спокойнее житья для сердца нет! 209. «Я сделана из песен и огня…» Я сделана из песен и огня, но ты не знаешь, не поймешь меня. В моих стихах старинный отражен тебе — увы! не видевшийся сон, и музыку любимую свою я в голосе твоем не узнаю. Вот отчего тот путь, где прохожу, я никогда тебе не укажу. вернуться Dedicated to К.М. in the manuscript, where the third and fourth lines of the fourth stanza road «и больше будет нечего просить, / и лучшего ты счастья не захочешь!» Poems 198 and 304 are also dedicated to him. вернуться It was later included in the collection Golubaia trava, p. 17 under the title «Плач.» вернуться The manuscript has a notation «31 августа ночью, у В. на даче». |
