175. «Зачем ты помнишь обо мне?..» Зачем ты помнишь обо мне? Мой путь одет глубоким мраком, и я не верю светлым знакам, встающим в этой тишине. Туда, где юкка, как алмаз, горит на солнце блеском ровным, я не приду в часу условном — как приходила столько раз. Я стала реже повторять твои любимые мотивы… Здесь слишком тяжко никнут ивы в пруда серебряную гладь! И слишком грустно я пою — твоих садов, что близки к раю. о, я давно не вспоминаю в своем задумчивом краю. 176. «Я не знаю, по чьему указу…» Я не знаю, по чьему указу, от каких морей пришли суда, неожиданно так много сразу благодати принося сюда! Вероятно, это все — ошибка, и, должно быть, ветер их завлек на пути изменчивом и зыбком посетить мой дикий уголок. Только даже если это случай, и серебряные крылья их унесутся в розовые тучи от убог их берегов моих — я не стану плакать, сожалея: пусть ушли — они ведь были тут, — вот, и небо сделалось светлее, и цветы душистее цветут. 177. «В Великий пост я буду в черном…»[109] В Великий пост я буду в черном, верна обряду своему, молитвы петь в хору соборном — и глаз к тебе не подыму. Я буду спать на голых досках и жить на хлебе и воде, — и стану вся прозрачней воску, тростинки ивовой худей. И если не случится дива, и вдруг не победит мечта, ты скажешь: как я некрасива, угрюма и совсем проста! 178. «Мне черной ночью снится иногда…» Мне черной ночью снится иногда, в глубоком сне, на самом дне сознанья, холодная, зеленая вода и кораблей высоких очертанья, и я дышу и чувствую в груди соленый, острый ветер океана, и в сером небе вижу впереди одну звезду, поднявшуюся рано, и, кажется, что счастье — в той звезде, что можно перестать просить о чуде и что никто, никто уже. нигде мне больше нужен никогда не будет. 179. «Да, я зову тебя в бреду…»
Да, я зову тебя в бреду: мне сон приснившийся отраден — хоть Бог берет большую мзду с того, кто так упрям и жаден. Ведь если дни мои скупы на то, что мне всего милее, и надо браться за шины из-за цветка, что в них алеет, я все отдам, что мне велят, не дрогну перед высшей платой, — за тень, за звук шагов, за взгляд — и буду все-таки богата. 180. «Нам скорбь великая дана…»[110] Нам скорбь великая дана, и мы ее несем, как знамя, дорогами слепыми сна, который тянется веками. Настанет мир, взойдет зерно, в лесах родится дичи много, все будет людям прощено, и станут люди славить Бога. Но мы останемся одни: за серым пологом тумана горят огромные огни земли, не нам обетованной. 181. «Слишком рано. Боже, повяли…»[111] Слишком рано. Боже, повяли голубые в саду цветы — слишком рано звезды опали с голубой Твоей высоты! На кусту, что обнят печалью, соловей замолчал во мгле, — точно Ты железной скрижалью заповедал горе земле… Боже, Боже, темно в долине, опустел сиреневый сад — неужели никто отныне ничему на свете не рад? 182. «В твоих глазах — высокие хоромы…»[112] «… Only thine eyes remained: they would not go — they never yet have gone.» Edgar Alan Poe В твоих глазах — высокие хоромы, несчитанных сокровищ подземелья, цветущие сады, моря и реки, и голубых далеких гор вершины, далеких гор отроги и ущелья, где сладко пахнет медом и цветами. И дно великолепное морское в твоих глазах: к нему ни разу солнце не снизошло, не трогало жемчужин и белых анемон не золотило. И лес старинный… И звездой зеленой огромное окрашенное небо, и шепот трав вечерних, и в оврагах бегущая серебряным потоком вода — в глазах твоих. А часто у людей бывают глаза — стеклянные шары пустые, в которых отражаются снаружи дома, глядящие рядами окон, идущие толпой другие люди, и блики электрической рекламы. вернуться Later included in (he collection Golubaia trava, p. 11, under the title «В Великий пост» where the third line of the second stanza was «и стану вся прозрачней воска». вернуться It was later included in the collection Golubaia trava, p. 21, with a dedication to «B.B.» i.e., Vladimir Vezey; see note on poem 54. вернуться It was later published in the journal Delo, San Francisco, no. 3, 1951, and then included in the collection Golubaia trava, p. 12. вернуться Later included in the collection Golubaia trava, p. 23. The epigraph is taken from the poem «To Helen» by Edgar Alan Poe. |
