1925 116. «Болезненные жизненные шутки…» Болезненные жизненные шутки, и бледный день, как будто в ноябре, и снятся голубые незабудки, что мы с тобой сбирали на горе, лучистая зеленая долина, обрывы и извилины реки, и облаков июльских паутина, где горизонты сопок далеки, и снишься ты, и сумрак тем темнее, чем ярче сон о таинствах зари, и нет на свете золота ценнее, чем волосы волнистые твои. 1925 117. «Perhaps the moon is lonely, and perhaps…» Perhaps the moon is lonely, and perhaps she's tired of the cold and endless lapse of centuries that pass before her gaze into the silent and eternal haze. of What Is Not. Perhaps her golden eyes envy the rays of happiness that rise in mingled floods of sentiment and mirth above the distant surfaces of Earth. And maybe it has been her cherished dream to leave the throne of solitude supreme and step into the realm of hum an bliss and sunlight, which her lot has been to miss. 1927 118. «Он почил на лоне Авраама…»[86] Он почил на лоне Авраама, я его бессмертью уступила. Перед ним другая панорама, лучшая, окно свое открыла. Но вступил ли в новый день он смело, не остановился, не запнулся и на то, что с жизнью отлетело, у порога в рай не обернулся. — или с болью взглядом он окинул херувимов белых, вспоминая все, что на земле для них покинул, что его любило? Я не знаю. 1927 119. I Ever Will Remain Alone. Alexander Blok[87] I ever will remain alone, afraid of slander and of praise. Before Thee only will atone for being silent all my days. For those who speak not are my kind, and those I love, who only hear: through words, and leaving noise behind, the shining Spirit does appear. Thus to the feast of Silence going, my quiet features none will see. But in me — is the secret knowing of love without end — for Thee. 1929 120. «Отошедший день не разгадан…» Отошедший день не разгадан. Утомленный город утих. Синий сумрак выплыл, как ладан, из резных кадильниц своих. Ночь страшнее, ночь суеверней… Чтобы Бог дневное простил, тихо город встал за вечерней, свои бледные руки скрестил, и молились грустные тени, опустившись на мостовой, у гранитных Божьих ступеней с непокрытою головой. 1927 121. «Зачем ты, ангел, глядишь так строго…» Зачем ты, ангел, глядишь так строго, зачем к земле головой поник? Скажи мне, ангел, ты видел Бога, смотрел на светлый Господень лик? Ты белый, ангел, ты слишком белый, — меня не тронешь своей рукой, ведь я молиться тебе хотела, но я не знала, что ты такой! 1927 122. «Руки эвкалиптов с небом слились…» Руки эвкалиптов с небом слились, протянулись к небу и молчат, и над ними звезды сговорились не сменять померкнувший закат. Оглянись: от запада до юга звук не дрогнет, искра не мелькнет. Не распутать замкнутого круга, не расколдовать бездонный гнет. 1925 123. «Не думай о насущном хлебе…» Не думай о насущном хлебе и об уюте не молись. Смотри, вон белой стаей в небе куда-то птицы унеслись! Иди туда, иди за ними, за солнцем вспыхнувшим следи, земными просьбами своими высот спокойных не буди. Пусть пыль и слякоть под ногами зато на небе — синь и тишь. И ты в людском тревожном гаме иную песню различишь. А вдруг запнуться — разве горе и умереть, лицом в пыли, где подорожник вырос в соре на колее твоей земли? 1929 124. There Is a Demon of the Morning. Alexander Blok[88] There is a demon of the morning — glows with happiness and golden curls. Blue as the sky his saintly mantle flows with colors glistening like pearls. But as at night black mixes with the blue, so in that face at times does horror dwell, and in the golden curls — red flame shows through, and in the voice — forgotten tempests swell. вернуться Translation of "Я людям не пойду навстречу" (1903) вернуться Translation of "Есть демон утра. Дымно-светел он (1914). |
